Мистика (подробности)
|
||||||||||||
Простецы и короли
|
||||||||||||
Книга последнего суда
Нигредо
…Отец мой, как же мне горько! Нет у меня братьев. Я просил их: будьте со мной в эту ночь - всего лишь одну ночь! - но все они спят, и нет никого, кто утер бы пот с моего лба. А он течет, и ест глаза, и падает горячими солеными каплями на землю.
Отец мой, как же мне горько! Вчера только тысячи шли за мной, и славили мое имя, и кричали «Алилуйа!», и бросали зеленые ветви мне под ноги… а завтра они пощадят убийцу только для того, чтобы я взошел на крест, и будут радоваться моим мукам и кричать: «Распни его! Распни!» Отец мой, как же мне горько! Зачем ты подносишь эту чашу к моим губам? Боюсь боли, и боюсь смерти, но больше боли и смерти я боюсь, что муки будут бессмысленными и жертва - напрасной. Не ты ли сказал мне: «Они пойдут за тобой, если увидят в тебе мой лик». Но разве я не открыл им тебя, Отец? Я рассыпал твое царство тысячью цветов и наполнял вином в Кане Галилейской, я исцелял их и насыщал, я делился с ними хлебом и любовью. Разве этого мало, Отец? Если они не увидели тебя в радости - то как они увидят тебя в муке? Если они не узнали тебя в надежде - разве узнают они тебя в отчаянье? Я знаю, Отец мой, ты послал меня, чтобы то, что было разорвано, вновь связалось. Но, боже, как же тяжел твой приговор! Капли пота моего горячи, как огонь, так, что прожигают и камни, и вопиют к тебе. А завтра кровь моя прольется за тебя, и гвозди пронзят ладони, и боль начнет крушить кости. Знаю, что ты хочешь от меня, но как мне вместить твое слово, и твое милосердие, и твою безжалостную любовь - они слишком огромны! Прошу тебя, Отец мой, если только можно - пронеси мимо меня эту чашу! Они называют меня Мессией и думают, что я неуязвим… а я боюсь смерти и боли так же, как боится ее последний из человеков. Я, Иисус, сын божий… …Господи, пощади! Бог мой, ты послал мне вестника, вестника радости и сказал, что от чрева моего родится спасение всем людям. И - вот дитя, рожденное мною, плоть от моей плоти и кровь от моей крови. Бог мой, ты дал слово мне в сердце, а я в ответ принесла тебе дар, но, скажи - почему теперь ты хочешь убить его? Ибо сын мой будет завтра поруган, и распят, и умрет. Господи, пощади! Бог мой, я знаю, что семя, чтобы принести плод, должно упасть в землю и умереть. Но колосу не больно ронять его, а мне, господин, скорбь пронзает сердце, словно копье. Почему за грехи многих должен умереть один? Разве не было бы справедливей, если бы каждый сам искупал свою вину? Если твое милосердие касается всех в этом мире, боже, почему оно не хочет коснуться меня и моего сына? Господи, пощади! Знаешь сам: от детства моя жизнь и душа принадлежат Тебе и не было жертвы, которую я не была бы готова принести для Тебя. Но от этой - последней - жертвы избавь меня, боже! Ангел твой говорил, что наступит время, когда меня назовут Царицей Небесной. Но лучше мне быть последней из последних, чем видеть муки своего сына. Если только можно, боже, оставь меня просто женщиной! Марией, женой Иосифа, дочерью Давидовой… …Господи, услышь меня! Отчаянье подступает ко мне и говорит, что Тебя - нет, потому что я зову Тебя - но Ты будто не слышишь, молю Тебя ответить - но Ты не отвечаешь, плачу - но Ты не спешишь осушить моих слез, погибаю - и никто не приходит мне на помощь. Господи, услышь меня! И другой раз подступает ко мне отчаянье и говорит, что я слишком жалка для Тебя. Нет дороги, на которой я бы не оступилась и пропасти, в которую я бы не упала. Я предавала Тебя, и отрекалась Тебя, и теряла Тебя, и отказывалась исполнять Твою волю. В небеса твои я посылала проклятия, и ненависть жгла мое сердце. Я не знаю, что такое прощение, а значит - Ты тоже не простишь меня, боже. Господи, услышь меня! И третий раз подступает ко мне отчаянье и говорит, что Ты даровал мне множество даров, но ныне они - иссякли. Ибо что толку давать свои дары тому, что одну половину из них - не видит, а вторую - расточает? Это все равно, что носить воду решетом, а не кувшином, и держать в саду дерево, не приносящее плодов. И потому, боже, нет мне в трудах - воздаяния, и от людей - любви, и от Тебя - милости. Господи, услышь меня! Я думала, что за дверью, ведущей к Тебе, сначала клубится тьма - и боялась тьмы. Но за дверью, ведущей к Тебе - только свет. Я думала, что я боюсь тьмы - а я боюсь света. Тьма уютна, и даже кошмары, которые в ней таятся - привычны. А свет - безграничен. Я думала, что я боюсь рабства - а я боюсь свободы. Я боюсь свободы, и строю вокруг себя стены, все выше и выше, все прочнее и прочнее, чтобы защитить себя от белых пушистых громад твоих облаков. А Ты плачешь в пещере Вифлеема, ибо ты - одинок. Сколько молений к Тебе, но кто услышит твою собственную молитву, мой бог? …Словно стал луг, заросший густыми высокими травами, напоенный солнцем и ветром и где-то далеко в холмах, на грани слышимости, раздается чистый серебряный зов рога. Зов на битву. Кто ему внемлет? …Отец мой, как же мне горько! …Господи, пощади! …Боже, услышь меня! Молчанье. Книга Рубедо
Ангел …Я не знаю, где и когда это произойдет. В городе, тобою любимом или тобой ненавидимом. Том самом, чей асфальт плавится сейчас под летним солнцем или заносится снегом, том самом, что всматривается сейчас в высокое весеннее небо или швыряет под ноги прохожим палую разноцветную листву - не суть.
Там, в суете улиц, когда ты будешь привычно продираться сквозь толпу, спеша по своим делам… На глухой узкой улочке, вечером, в отблесках желтого скрипучего фонаря… В гулкой тишине коридора, залитого светом или кутающегося в сумрак - это тоже не важно. Или даже у тебя дома, на кухне, когда ты станешь разливать по кружкам только что вскипевший чай… А может, все будет совсем не так. Будет лес, или поле, или берег моря, с волнами и соленым ветром. Будешь ты, и земля под твоими ногами, и небо над твоей головой. Будут пушистые белые облака, качание еловых лап, и камешек, попавший тебе в ботинок… ой. Я не знаю, каким ты увидишь меня. Юношей, чей лик светел, а одежды струятся, подобно воде в лесной реке. Или обычным парнем, в косухе, порванной и так и не зашитой после последней драки, с густой гривой спутанных темных волос, с бутылкой пива в левой руке… Тебе налить, а? Я меняю одежды, тела, имена и лица, но ты узнаешь меня по одному - по глазам. Зрачок распахнется, как распахивается дверь в неведомое, за грань, за рубеж, по ту сторону смысла - и ты не сможешь отвести взгляд. Так входит гарпун, и наконечник соскакивает и проворачивается в сердце, чтобы застрять в нем намертво - это я смотрю на тебя. Так падает меч, грозно, неотвратимо, сплошной сверкающей полосой - это мой Отец зовет тебя. Так взрываются миры, глиняной фигуркой, упавшей на пол - это ты выбираешь, с кем тебе быть. Я сяду на корточки и устало прислонюсь спиной к стене, или стволу дерева, или теплому боку скалы - не важно. Я шел к тебе всю твою жизнь. Я стоял за твоим плечом. Я хранил тебя. Послушай, я принес тебе весть: Здравствуй, брат. Я зову тебя через ночь, Через страх, что ты оттолкнешь, Через камень, скрывший огонь. Здравствуй, брат. Когда будешь идти в темноту, Просто вспомни, что небо - одно, Я молю о тебе Отца - пой! Видишь, брат? Двери дома открыты нам, И остался всего лишь шаг, Посреди белоснежных вершин - храм. Видишь, брат? Над хрустальной водой - рассвет, Нам остались - смерть и полет, Тот, кто верен, однажды придет к небесам… Я умею быть разным. Может быть, я принесу с собой страх. Может быть, тебе покажется, что я убиваю тебя. Это не так. Во мне нет смерти. Мой меч для того, чтобы отделять: свет - от тьмы, правду - от лжи, живое - от мертвого. Вот, я читаю сейчас твою душу, как читают раскрытую книгу, и нет в этом мире письмен, которые я не сумел бы разобрать… Душа короля
Здравствуй! Я знаю, ты умеешь быть сильным и гордым. Там, где другие стонут и скулят, ты не произносишь ни слова жалобы и скорее позволишь себе умереть, чем сдаться… Ведь так? Ты знаешь, куда идешь и зачем, и твои люди идут вслед за тобою. Счастливы они, обретшие лорда!
Мало кто видит твои слезы, а улыбку… скажи, она часто забредает на твое лицо? О чем ты мечтаешь, ночью, когда никто не видит? О той, единственной, что смогла бы разделить с тобой твою ношу? Об учениках, ставших соратниками? О конце пути? О том, как привести небо на землю и построить вокруг себя царство справедливости? Ты умеешь быть безжалостным, скажи, а умеешь ли ты оставаться при этом добрым? Ты знаешь свою цель, скажи, а знаешь ли ты правду, всю правду, что есть в этом мире? Позволь, я расскажу тебе одну сказку. Однажды, давным-давно, жил один человек. Звали его Артур. Сдается мне, он хотел того же, что и ты. Он был умен, силен, честен, горд и отважен. О, он сумел многого достичь! И его единственная сидела по правую руку от него, и сады цвели вокруг их дома. Много достойных людей пошли за ним, а он был первым - среди равных. Королевство его процветало, и, можешь мне поверить, в нем были самые справедливые законы из всех возможных. Только вот… Однажды он понял: даже самый справедливый закон способен остановить - но не исправить. И подлец остается подлецом, а предатель - предателем, равно: наказаны они или нет. И ничто не защитило его от того, что его единственная полюбила другого, а соратники взялись выяснять, кто из них правее. Говорят, между ними была жестокая битва, в которой он сам получил смертельную рану. Может, и так, хотя… Что может быть смертельней, чем видеть, как умирает твоя мечта? Боюсь, он сам не заметил, как смешал добро и зло, а его подданные вскоре равно возненавидели и то, и другое. Боюсь, он забыл одно: сердце человеческое - свободно. Можно наказать зло, но нет власти, которая сделала бы злого - добрым. И на небо не приводят в кандалах, увы. Он забыл, а ты, ты, что сидишь сейчас напротив меня и смотришь мне в глаза, ты помнишь об этом? Что ты знаешь о себе и о тех, кто идет за тобою? Что? В какое царство ты их ведешь? Мой терем тонул в небывалых цветах,
И стяг танцевал на ветрах, Сплетались былины на книжных листах, Да эхо жило в горах. Из белого камня сочились ключи, Молитва звенела, как стих, Из дерева сделаны были мечи У витязей смелых моих. Вдали зажигаются сотни огней Под небом безмолвным и спящим, Спокойствие - стражник у наших дверей, Но что может сделать бумажный змей - с настоящим? Ударилось пламя о лики икон, И страж закатил перезвон, Меня раскаленный кровавый дракон Из терема выгнал вон, Вставали во тьме надо мной миражи, Стал саваном пестрый наряд, И сыпали звезды стальные ножи В багряный по осени сад. Но кто-то оставил следы на снегу, И я за надеждой бегу, Тропа возвратит меня прямо к врагу, И я победить смогу. Уснул на закате тот алый дракон, Иль пристально смотрит звездой, Иль молнией режет пустой небосклон, В морях ли гуляет волной. Вдали зажигаются свечи, как встарь Под небом, угрозу таящим, Страной моей правит коварная тварь, Но что сотворит самозваный царь - с настоящим? Душа мудреца
Здравствуй. Я вглядываюсь в тебя, как вглядываются в собственное отражение, узнавая и не узнавая.
Ты приходишь для того, чтобы судить - так же, как я. Ты читаешь в сердцах людей - так же, как я. Ты приносишь с собой свет иного мира - так же, как я. Твоя улыбка бывает насмешливой, иногда - грустной, но никогда - беспечной. Вот ты стоишь предо мной, с душой чистой и доброй, как хлеб, и сердце твое бьется одним лишь словом - «Люблю». Благословен ты, идущий земными дорогами: конца твоему пути - не будет. Благословен ты, любящий и любимый - твой ученик никогда тебя не предаст. Благословен ты, твой костер уже горит, и рыба жарится, и скоро придут к тебе те, кого ты ждешь. Благословен ты… но - нет! - струна натянулась и рвется! Ты смотришь на меня в упор, и в глазах твоих плещется горечь, и губы шепчут: «Ненавижу. Я ненавижу их, слышишь?!» Я слышу. Тот, кто мог спастись, и жить, и быть счастливым… Тот, кому ты показал путь, вывернув на изнанку свою собственную душу… Он пьет, и ест, и треплется, и гоняется за славой, деньгами и властью. А ты стоишь передо мной, с глазами, полными слез и шепчешь в отчаянье: «Лодка их не выдержит, и мост под ними рухнет, но прежде, чем утонуть самим, они утопят всех, до кого сумеют дотянуться. Я ненавижу их, слышишь?! Ненавижу!» Так наступает ночь, и в душу приходит ярость, и разгорается костром. Шаг - и в этот костер полетят другие. Жги! Жги их во славу божию, ты ведь этого хочешь?! Жги! Твое пламя оборачивается пеплом и смрадом, но что тебе до этого? Жги! Но когда костер отгорит, и пепел развеет ветер, с кем и с чем ты тогда останешься, скажи? Ты знаешь справедливость, но знаешь ли ты жалость? Ты знаешь вину, но знаешь ли ты прощение? Ты пришел, чтобы воздать злым, но кто удержит от удара твою собственную руку? Ты смотришь на меня, и меч лежит между нами, и губы твои шепчут: Я был в аду. Я шептал, сколько мог, молитвы.
Я хотел родиться, но помню лишь тяжесть на сердце. Я был бессилен, я видел не души - лики. Я кричал от страха, я ждал избавленья - смерти. Мой брат Иуда меня целовал в губы, Читал пророков и что-то вещал о боге. Я был не лучше, я просто рискнул - выйти, Обнять страданье, приняв грязь и пот дороги. Я был водою, но сам умирал от жажды, Я заперт в себе самом, как мертвые - в склепе. Я знал про себя, что Я - жизнь, что Я - дар от дара, Но смог прозреть, лишь узнав себя - в человеке. Я в плоть облекся, чтоб стать для Отца - оружьем Хрустальным светлым клинком из небесной стали. Я был его словом всегда - а теперь стал сутью. Я стал собой, чтоб оковы с сердец - пали. Я был тетивой и стрелой, что пронзает небо, Отдав свободу за право дойти до цели. Я был распятым, я был навсегда - проклят, Я был Денницей - звездою в рассветном небе. Я был тобой, моя смерть - у каждого в венах, И сок виноградный стекает на землю - кровью. Я был бродягой. Я плакал на ваших плахах. Я был убийцей. Но стал лишь одним - Любовью. Я стал мостом через пропасть от лжи до яви, До той земли, где все души, навек, крылаты. Не бойся рождаться - я, бывший причастным хлебом Даю спасенье. Я… просто стал тебе братом! Душа королевы
Здравствуй, птаха! Сколько бы в тебе не было гордости, или мудрости, или даже ярости и силы, я все равно смотрю на тебя с нежностью. Ты умеешь видеть в земном - небесное, и в обыденности - чудо. Душа твоя хранит тайну, прекрасную, как бутон розы.
Вот ты стоишь с задумчивой улыбкой, о чем ты мечтаешь, глядя широко распахнутыми глазами в небо? Ты подобна цветку среди травы, сердце твое - чаша с водой, что бьет ключом и жаждет пролиться прочь, наружу Брат мой, брат!
Здесь молчанье сводит с ума, Здесь одежды пятнает ложь, Здесь для каждого лучший друг - тень. Брат мой, брат! Я разрушу эту тюрьму, Я уже не могу - не жить, Я отдам тебе сердце свое - пей! Ах, если бы… ступать босыми ногами по траве, в шорохе шелковых одежд… течь, как течет вода, вбирая в себя солнце, облака и звезды… подойти, и встать напротив, и крикнуть звонко, так, чтобы в окна врывался ветер: «Мы нашли его, слышишь? Мы нашли Дом!» Если бы можно было… никогда не знать отчаянья, а знать лишь любовь и надежду… и жить словно возле костра, что сам по себе - чудо. Вот он горит среди ночи, помогает найти дорогу тем, кто заплутал, и греет, и дарит покой и радость… А может, все еще проще? Быть этим самым костром, и стрелой, слетающей с тетивы, и словом, что взрывает сердце. Ты стучишься в души, потому что не можешь иначе, но что ты делаешь, когда не получаешь ответа? Что ты делаешь, когда чистоты не хватает, и чудо становится проклятьем, а ты внезапно понимаешь, что никогда до него не дойдешь? Что ты кричишь тогда, в ярости и муке, заходясь и задыхаясь от слез?! Ты решила, что пару раз увидев небо - знаешь о нем все. Что тебе люди, ты и Господу скажешь, что он не так летит, свистит и проповедует! Почему ты лишаешь других права самим выбирать, кто они и зачем? Посмотри на себя в зеркало, как часто на твоем лице написано лишь одно: «Я, я, спроси меня как правильно!» О, ты, конечно, ответишь, а тем, кто не поверит, прочтешь вдохновенный стих. И очень удивишься, услышав удаляющийся топот ног. И так будет раз за разом, пока в сердце не войдет сначала - горечь, потом - отчаянье, потом - ярость. Ты говоришь, что отдаешь людям все, а они в ответ - ничего, но - что ты даришь им на самом деле? Ты говоришь, что любишь, что открываешь другим свою душу… но где ты - это ты, а где - кусок дерева с натянутыми на него струнами? Ты смотришь в чужие глаза и первое, что ты чувствуешь - страх. Когда распахнется зрачок, что за ним будет? Чудесный сад или город, вывернутый наизнанку? Жуткий город, сводящий с ума, где лестницы упираются в стены, где улицы ведут в никуда, а дома обрываются в пропасть? Ненавидящая свою собственную душу, как ты выведешь к свету других? Ты идешь по песку, но рядом с тобой - следы. Если ты упадешь - он понесет тебя на руках, что же ты так редко вспоминаешь об этом? Лети, птаха! Разве ты не знаешь, что в небе нет падения, нет верха и низа, а есть только бескрайний простор? Лети, птаха! Когда-нибудь мы будем петь в одном хоре, иди, скажи это другим. Просто, скажи. Не меняя величия человеческого на величие божеское. Иди, и ничего не бойся. Я стою у тебя за плечом. Я зову тебя за собой. Я… я люблю тебя, птаха. Люблю. …Ты проснешься среди ночи, не зная, что тебя разбудило. И пойдешь на кухню, пошатываясь, ловя рукой одеяло, сползающее с плеч. И будешь шарить по столу, ища ручку… карандаш… что-нибудь, чем можно писать. И чайник вскипит, остынет и снова вскипит, а ты так и не нальешь себе чай. Потому что на столе будет лежать лист бумаги, а в него будут ложиться строки… В суете, в тесноте, обрезаясь о край, расшибая несчастный свой лоб
Расплескав свою душу горячим вином по холодным осколкам бокала Я брела, спотыкаясь на каждом шагу - так прости мне, Господь! Что смотрела в упор, но сквозь бельма души не узнала. Но твоим повеленьем разрезана нить, жизнь и смерть поменяли места Кто же знал, что простой котелок и еда обернутся небесным глаголом? Ты сказал мне любить, и любовь проступала сквозь пламя костра Тот, что был погребальным, но стал мне единственным словом. И поплыл тихий звон, и ступила на камни волшебная белая ночь Этот миг вне времен, этот танец без слов, этот мир без мольбы и укора Как я смела забыть, как по графике улиц струится серебряный свет И мешается с тем, что рождался от древ Валинора… Как я смела забыть, как вздымается море и бьется в гранитную грудь Как уходит вода, чтоб вернуться потом сладким ужасом тьмы и прилива Я вросла в эти камни, я шла по ракушкам, я стала холодной волной Той волной, что размыла границы привычного мира. Кто решил за меня? Кто вогнал меня в рамки, где властвует слабая плоть? Кто убил мою радость, однажды сказав, что мечты остаются мечтами? Я поверила им, я осталась без света - прости мне, Господь! Я стою пред тобой, и посредников нет между нами. Между правдой и ложью ложится вся жизнь и моя не избегнет суда Невозможно быть чистой, но как же гнетет эта ноша вины и позора Ты всеведущ, Господь, так открой мое сердце, взгляни под покровы греха Я пойду за тобою, Господь мой, скажи только слово… Душа первосвященника
Здравствуй, отче! Вот душа, что полна любви и милосердия, ты ведь это жаждешь отдать? О, сколь светлы твои мечты! Ты мечтаешь о том, как много будет у тебя друзей. Куда бы ты не пришел - все тебе рады и спешат навстречу. А ты… ты подобен заботливому отцу или любящей матери. Ты кормишь, поишь и наставляешь, ты выслушиваешь исповеди, ты одним своим словом изгоняешь любые слезы. Ты приходишь, чтобы спасти, и сделать камни - хлебом, и воду - вином. Радость и веселье идут об руку с тобою, и смех не устает звучать в стенах твоего дома. Так? Так. Но скажи мне: скольких ты должен любить?
Ты улыбаешься широко и открыто и говоришь: «Всех». Всех? Тогда придут к тебе люди и будут среди них те, чьи души подобны склепу, что забит костями - что ты будешь делать? А есть еще те, чьи души - сосуд нечистот и те, чьи души - старый чердак, где треснутое оконце затянуто пылью и паутиной, а на полу валяются дохлые мухи - ты и их собираешься любить? А они придут, и подступят к тебе, и станут травить тебя своей мертвечиной - что ты тогда сделаешь? Ты жаждешь прослыть миротворцем, и быть равно хорошим для этих и для тех, и не делаешь между людьми различий - но, посмотри! Трупы обступили тебя, а тот, кто жив, закрыв в печали лицо ладонями, уходит. Ты даришь людям свое внимание и тепло, а они высасывают тебя, и превращают твою любовь - в яблоко, которое тут же рвут на части. Кому достанется лучшая долька? Ты утешаешь человека и говоришь ему: «О, не волнуйся, все будет хорошо…», а он - висельник с камнем на шее! Что же ты не обрежешь его веревку, чтобы он вздохнул полной грудью?! На губах твоя улыбка, и в глазах - смех, но что говорит тебе твое сердце? Послушай… ...Если мужчина и женщина проходят по улицам,
которые только им и видны. По окраинным улицам, впадающим в сумерки, в бриз, в океан тишины. С древним или современным пейзажем, больше похожим на музыку, чем на пейзаж. Если там, где ступают они, вырастают деревья и глухая стена начинает сверкать, как витраж. Если лица им вслед поворачиваются, словно завороженные звонкой трубой. Или пестрым шествием фокусников, окруженных толпой. Если при виде мужчины и женщины кварталу горластому не до речей: Замирают качалки у дома и падают на мостовую связки ключей. И отдышки становятся вздохами, то все это - не оттого ль, Что любовь - настолько редка, что увидеть ее - словно почувствовать сладкую боль. Обмереть, задохнуться, загрустить, не поверить глазам. Словно услышать наречье, На котором, когда-то, разговаривал сам, От которого, что-то такое осталось на кончике языка Что-то на шепоток похожее на шепоток, шорох замершего шепотка… Душа рыцаря
Здравствуй! Ко многим я прихожу, но ты - тот, кто может встать мне навстречу и преградить путь. Ибо мой меч поднимается для суда, а твой - для защиты. Случится, ты и богу бросишь вызов. Он придет и скажет: «Я прихожу с судом и имя ему - справедливость». А ты ответишь:
- Но выше закона - любовь.
Он скажет: «Они сами виноваты в своем несчастье, это их выбор и их расплата». А ты ответишь:
- Но и они имеют право на спасение.
Он скажет: «Я звал их, но они не пришли, пусть же горят!» А ты ответишь:
- Они - слепы, мой господин, они не знают тебя. Прежде, чем судить - открой им глаза.
Ты готов биться, равно - с дьяволом или с богом, за тех, кого ты любишь, и за то, что для тебя свято. Ты встаешь стражем у двери, что распахнута на небеса. О, я знаю: тому, кто попытается ее захлопнуть, ты, как пес, вцепишься зубами в глотку! Ты не умеешь плакать, слезы твои - гнев. Ты не умеешь отступать, поражение для тебя - смерть. Ты выбираешь раз и навсегда и можешь простить все, кроме одного - предательства.
Жизнь твоя - вечный бой, но вечером, когда горит костер, о чем ты думаешь тогда, мой брат? Вот, ты сидишь, завернувшись в плащ, и ворошишь палкой угли костра. Боюсь, я знаю твою мечту: ты хочешь, чтобы весь мир был спасен. Боюсь, я знаю твое проклятье: те, ради кого ты отдаешь собственную жизнь, меняют свои души на 30 серебреников, даже этого не заметив. И что тебе остается тогда? Рвать глотки уже им? Те, кого ты любишь, говорят тебе: «Отныне ты - мой враг», а ты не можешь не сражаться за то, что тебе дорого, но - где твой предел, скажи?! Ты бьешься с дьяволом, но в их душах тоже сидит дьявол и ухмыляется тебе в лицо. Ты бьешься с дьяволом, но ответь мне: когда ты убиваешь дьявола, а когда - человека? Я знаю, ненависть твоя рождена любовью, но ответь мне: всегда ли ты помнишь о том, за что сражаешься? Скажи мне: когда закончится война, что ты будешь делать, переступив порог Дома? Дома, куда так долго шел… Плачь, брат. Пусть слезы смоют с души горечь и гнев. Плачь. Мы все - дети, а детям не зазорно просить у Отца о помощи. Плачь. Двери распахнуты, и пир уже идет. А ты стоишь на страже и меч твой поднят на защиту. И кто-то, увидев тебя, скажет: «Вот воин, в котором нет скверны». А ты знаешь про себя другое: два зверя внутри, в душе, и один, скаля в усмешке зубы, говорит: «Погублю», а другой, щетиня загривок, отвечает: «Не дам». И первый кричит: «Пес, проклятый пес!» А ты - смеешься… Водоворотом - осколки, обрывки,
Рыжая шерсть на груди и загривке, Зелень зрачков, дикий пляс при луне - Это не я, это Дьявол во мне. Крепкая хватка - ошейник железный, Только прошу - не сломайся, не тресни, Даром тебя закаляли в огне? - Это Хозяин прикован ко мне. Нежные пальцы легли без опаски, Я не научен мурлыкать от ласки. Но промелькнёт чья-то тень на стене - И защищать вас кому, как не мне? Водоворотом - обрывки, осколки, Верному псу не прикинуться волком, Но в смертный час я скажу Сатане: "Да, ты был страшен - другим, но не мне!" Душа монаха
Здравствуй. Я знаю, ты давно меня ждешь. Сначала ты был испуган, потом суетлив, а сейчас просто сидишь у огня, слушаешь, как шумит ветер в кронах сосен, да следишь за полетом какой-то птицы в голубом предвечернем небе. А еще тебе наконец-то удалось пережечь большое бревно и больше нет нужды каждые десять минут бегать, подбрасывать в костер ворох сухих веток…
Мы с тобой похожи в одном, и ты, и я, мы - зрячи. Люди часто путают одно с другим: зло и добро, пути праведные и пути гибельные, даже дьявола и бога. Сказать по правде, ты тоже с этого начинал, но теперь… Другие пройдут мимо меня, не заметив, а ты узнаешь меня в любом обличье. В руке твоей, днем и ночью, светильник - освещать путь всем, кто идет. Просто освещать. Ты никого никуда не зовешь, но когда к тебе приходят, измучившись от вопросов и сомнений, ты даришь то, без чего не может спастись ни одна человеческая душа - ясность, любовь и веру. Даже я не знаю, как ты умудряешься это делать, ибо и слова, и дела твои - просты. Может, так? Однажды я видел, как ты смотрел на ту, которую любишь - ты был так красив в эту минуту, что, будь я человеком, я отвел бы взгляд. Потому что глаза человеческие не в силах вынести всего света и сияния неба, а твоя красота разила, как молния. Брат мой по духу, скажи, о чем ты мечтаешь? О том, чтобы и другие видели то же, что видишь ты? О том, чтобы все званные стали избранными? Или просто о том, чтобы сидя в лесу никого и ничего не бояться? Вон, облака плывут по высокому весеннему небу, брат мой, ты хотел бы к ним подняться? Другие не ведают, но ты то знаешь, для чего ты сотворен! Иногда это оборачивается своей второй стороной. Ты вдруг решаешь, что небу нужно совершенство, и бьешься в бесплодных попытках стать таким, каким стать невозможно. О, люди придумали этому так много имен! А хуже всего то, что ты в исступлении требуешь от других того же, чего требуешь от себя. Ты жаждешь быть достойным Царства Божия, но, скажи мне, что тебе больше хочется: быть правильным, или быть любимым? Ты хватаешься за то и за это, то за молитву, то за покаяние, но, скажи мне, что важнее: твое совершенство или твои дела? Что бы с тобой не случилось, ты говоришь с унылым смирением: «это мне за мои грехи», но, послушай, если в доме - грязно, стоит ли с этим мириться или лучше вымыть пол? Я знаю, ты хочешь как лучше, но - разве праведники уже не получили свою награду? Брат мой, будь же грешен и люби грешников, а иначе - как тебе поверят? Ну вот, ты смеешься, и костер твой давно прогорел. Ты смотришь мне в глаза и вдруг говоришь: «Я видел сон…» А я знаю, о чем он - там лезвие меча касалось твоего горла, а ты понял за один миг все: что есть жизнь и что есть смерть! Ты смотришь на меня и не видишь, потому что в зрачках твоих отражаются стены древнего замка, и темная винтовая лестница, и переход, и тяжелая дверь, оббитая железом. И рука, держащая клинок, вот она дрогнула и медленно пошла вниз… А ты смотришь на меня, и твои губы беззвучно шепчут: Чувствую горлом холод перчатки латной.
Список закрыт - и будет прочтен превратно
Правда ли, что на нем проступают пятна?
Правда ли, что мы звали друг друга: брат мой? Было нашим оружием слово - мы его омочили во вражьей крови Было тело адамовой глиной - мы его подарили раскисшим дорогам,
Мы читали дорожные знаки О любви, О безбрежной любви, что является именем бога. О чем ты молился, возлюбленный брат мой, шепча золотую латынь? Чему ты смеялся, возлюбленный брат мой, когда она шла к окончанью? Мы будем молчать, потому что слова разрывают небесную стынь.
Мы будем молчать - и заштопаем небо молчаньем. Были демоны наши смешливы - они пощадили нас в наших грехах. Были ангелы наши суровы - они нам читали Фому Аквината И тогда мы оставили волю В их руках - В белоснежных руках их, что были сильны и крылаты. О чем ты жалеешь, возлюбленный брат мой, когда расступается высь? Чего ты желаешь, возлюбленный брат мой, надев милосердье как латы? Мы будем молчать, потому что слова - это цепи. От них не спастись. Мы будем молчать - и, возможно, избегнем расплаты. И вино было кровью, и кровь опьяняла - таков был предложенный текст Мы скользили по лезвию бритвы - оно веселило нам душу и зренье, Мы срывались с опасного края В бездну бездн, И узрели, что в лоне небес невозможно паденье. О чем ты не вспомнил, возлюбленный брат мой, сгорая в витражном огне? Чего ты боялся, возлюбленный брат мой, когда призывал к покаянью? Мы будем молчать, потому что слова - это средство побега во вне. Мы будем молчать. И Господь осенит нас познаньем.
Душа простеца
Здравствуй. Когда я устану, я сложу крылья и приду к тебе в дом. Я знаю, первое, что ты спросишь у меня: «Ты голоден?» И, не дожидаясь ответа, бросишься выставлять на стол угощение, бормоча под нос: «Готового ничего нет, вот разве что кусок пирога… и еще бутерброды… ну, еще можно яичницу по скорому пожарить… а если чуть-чуть подождать, то и рыбу… ты хочешь рыбу?» И так ты будешь бегать туда-сюда, заставляя стол всякой всячиной, а потом, наконец, сядешь и улыбнешься: смущенно и счастливо. А я буду сидеть, пить чай и слушать про твои немудреные дела, про детей, друзей и родственников, и проделки любимого кота, а еще про то, что «клубника нынче уродилась - просто лошадь, а смородины, похоже, вообще не будет, потому что ее жрет какая-то пакость». Забавно, твои мечты мне труднее всего понять, хоть они и очень просты. Слишком уж мы разные с тобой. Но если вглядеться… да, именно так. Деревянный, чисто вымытый пол и на нем тканые половики из белой, чуть желтоватой шерсти… В кухне - дым коромыслом: запах печеного теста, смех и разговоры. Вы думаете, здесь пекут пирожки? О, вы ошибаетесь: это свершается великая женская мистерия, древняя, как сама жизнь. Пока руки заняты делом, язык, язык-то свободен! Кроме тех недолгих моментов, когда некоторые… мням… особо рьяные… мням… без зазрения совести поедают будущую начинку… ой! Это мама ложкой дала. По лбу. А еще… топот, визг, смех и плач детей, и кошка, трущаяся об руку, и весна, и вишня, цветущая в саду, а осенью долгий поход за грибами, а потом еще пол ночи чистить и нанизывать для просушки, и упасть спать, а по комнате будет струиться терпкий аромат грибов… Я мог бы перебирать все твои радости одну за одной, как перебирают драгоценные жемчужины. Я мог бы их пить, как пьют воду в жаркий летний день, когда капли, сверкая, падают на землю. Зачерпни из родника и омой мне лицо, любимая… Я мог бы… но ты, ты ответь мне, что ты будешь делать, если однажды тебе придется выбирать между твоим теплым, уютным миром и смыслом? Что ты будешь делать, когда обретешь все, о чем мечталось: любимого или любимую, и детей, и дом, где ты, только ты, хозяин или хозяйка? Что ты будешь делать дальше? Что ты ответишь, если я встану за твоим плечом, огнем среди дня и среди ночи, и распахну перед тобой все небо, а потом скажу: «Оставь все и иди за мной»? Что ты скажешь мне тогда?! Что ты сделаешь, если война встанет у тебя на пороге, а ты всего лишь маленький человек, не герой и не рыцарь, и ничего, ну просто ничего такого не умеешь? Или, еще проще: твое счастье висит на елке хрупким стеклянным шаром, и вот ты уже всего и всех боишься, потому что - ах, только бы не разбить! Любой ценой. Любой? Нет, нет, не бросайся со мной спорить! Знаешь… а я ведь иногда тебе завидую. Каждый день поровну тепла, любви и варенья, и можно без счета пить чай. А еще… Обнимет за плечи, прижмет к себе и скажет:
- Здравствуй, жена Я шел сквозь битвы, а видел как ты Хлопочешь у очага. С рассвета затоплена в доме печь, Душист брусничный пирог, До блеска вымыт дощатый пол, И влагой блестит порог. Не долог был наш венчальный обряд, Ведь шел по пятам наш враг, На руку мужскую - женский браслет, И верный топор в руках. Жена за мужем - как нить за иглой, Спокоен был голос твой: "Но если ты в царство Мертвых уйдешь, то я - Уйду за тобой!" И ветки хлестали по голым плечам, Два загнанных зверя - мы, Горела взятая Слобода, И шел по пятам бог войны. Я все успел: отстоять в бою, И к князю прислать поклон, И в жены взять, как велит обряд, И даже - не сделать вдовой. Все просто в мире, где мы живем Кровавый встает рассвет, Но в этом мире ты мне - жена, А я… А я - человек. - Все так, родной мой, здесь только суть, Смерть быстро откроет ложь. Пойдешь в засаду - возьми меня И верный охотничий нож. Уйдешь на битву, оставишь ждать, Уедешь, вслед за судьбой, Не важно, что это была игра Мы стали - сами собой. Даст бог, все вернется, и вспыхнет огонь, И будут трещать дрова, Знакомые тропы, и темный лес и ты - Сидишь у костра. Обнимешь за плечи, прижмешь к себе и скажешь: - Здравствуй, жена, Я шел сквозь битвы, а видел как ты Хлопочешь у очага. Душа алхимика
Здравствуй! Вот ты стоишь передо мной, и душа твоя натянута, как струна, и ты ждешь. Но я спрошу тебя: «Чего же ты ждешь?» А ты улыбаешься светло и беспомощно и говоришь:
- Ветер.
Ветер, ха! Но я смотрю тебе в лицо, и склоняю перед тобой голову, и говорю: «Да». А потом снова спрашиваю тебя: «Видишь, там облака несутся по небу. И корабли плывут, горделиво подняв паруса. И трава колышется и плещет волной мне на ноги. Скажи, что ими движет?» А ты отвечаешь:
- Звук моего рога!
«Звук твоего рога… А люди? Вот они все: горделивые, убогие, эти нищие, те богатые, эти добрые, те злые… Во они все, в их привычной суете: торгуют во дворе храма Соломона, словно бы и не приходил тот, кто сказал: «Я ревную по дому Отца моего». Взгляни: они живут, как умеют, и умирают, так и не успев понять зачем. Кто возвестит им истину?» И ты отвечаешь:
- Свет моего пламени!
И я киваю головой и надолго замолкаю, а потом… Знаешь, души человеческие не так уж трудно вспахать. Но такие, как ты, вы умеете большее - взорвать душу нам, ангелам. Я знаю - когда Отец мой позовет меня домой, он сделает это твоими устами…
И все же ответь мне: когда ты вспарываешь душу, чьи семена ты бросаешь в рану? Когда над тобой смеются те, кому ты веришь, когда ты перестаешь различать где друзья, и где враги, когда под твоими ногами обрушивается небо - что ты приносишь людям тогда? Кто они для тебя - те, к кому ты идешь, стуча в колокол собственного сердца?! Кто они и кто ты, ты среди них или над ними, ответь мне! Кого ты любишь и кого - ненавидишь, и любишь ли ты на самом деле тех, кому кидаешь на колени звонкие монеты своих слов?! Это дар или подачка, благодеяние или милостыня? Во что ты веришь - ты, вестник незримого бога?! Скажи мне: когда ты говоришь правду? Скажи мне: зачем тебе твое одиночество? Скажи мне: где твои братья? И глаза твои отвечают: «Не знаю». И улыбка на миг касается губ: «Я просто иду». Ты молчишь, и пристально смотришь в небо, и рука сжимает гриф гитары. А я смотрю вслед за тобой в небеса и смеюсь - там звучит твой голос: Коснись теплом крыла моей души,
Я жду чудес, я закрываю глаза, В который раз мне сохранили жизнь, В дороге в небо снова отказав. Но я вижу мост над горящей рекой, Я вижу тень твою впереди, Я знаю: мне еще далеко, Сквозь ночь и память, сны и дожди, Но я успею - у меня есть крылья, Их плохо видно под смертной пылью… Я умею летать! Смотри, мои следы стирает день, А дождь в окно опять смывает витраж, И крыльев плащ, истрепанный в беде, Опять тоскует по ночным ветрам. Я слышу зов, похожий на крик, Я вижу тени убитых птиц, Мне снова нужен древний язык, Потопом смытый с древних страниц, Так отпустите - откройте двери, Пусть мир вернет мне прежнюю веру… и покинутый дом. Усталость охраняет мой покой, А в чаше кровь - как дорогое вино, И буквы в ряд уверенной рукой, Рождают вереницу странных снов. Открой ворота - которых нет, Я верю в то, что ты где-то здесь, Я бьюсь в молитве о поздней весне, Ища в рутине благую весть, По слову песни - забытый воин, Мой путь на небо заклят травою… силой брошенных слов. Душа барда
Здравствуй! Есть те, перед кем я склоняюсь, и те, кого я храню, но перед тобой я останавливаюсь в изумлении. Так весной прорастает цветок: из сора, из пыли, из опавшей листвы и хвои, из тления и распада, среди гнили, воды и грязи. Но вот он расцветает и, боже, как же он красив!
Так и твоя жизнь. Ты можешь быть голоден, нищ и наг. Можешь быть беспутным бродягой, что швыряет направо и налево монеты и дни собственной жизни. Можешь быть тружеником, радостным или угрюмым, с судьбой счастливой или горькой. Ты можешь быть кем угодно, но настанет миг, и ты вскочишь посреди ночи, словно разбуженный звоном колокола. Встанешь и ринешься сломя душу куда-то прочь, и будешь рваться и плакать от бессилья, потому что поймешь, что не в силах до конца перенести на холст, и на бумагу, и на ткань, и на дерево, и на камень, и на струны, и на листы книги всю красоту и свет твоего мира. Другие станут создавать ради спокойствия и куска хлеба - а ты продашь дьяволу душу, чтобы и камень в твоих руках превратился в цветок. Другие будут петь для удовольствия или славы - а ты изрежешь в кровь все пальцы, силясь воплотить гармонию, звучащую в твоем сердце. И не сможешь, и провалишься в сон, как в омут, обняв свою гитару так, как не обнимают и любимую женщину. Другие будут смеяться над тобой и говорить: «Не тщись, никто не может повторить бога». А ты улыбнешься странной улыбкой, и прижмешься щекой к стволу дерева, на двоих с лучом солнца, и спросишь: «Да, вы действительно в это верите?» Ты смотришь на мир так, словно видишь его первый и последний раз в жизни. Душа твоя - тигель, и любовь твоя переплавляет одну красоту в другую. О, я знаю, с кем бы ты хотел сравняться! И каким ты бываешь, когда забываешь, от кого и зачем принял свой дар! Тогда ты ревнуешь по тому, что сотворил, и жаждешь, чтобы его признали совершенным. Ты хочешь, чтобы тебя услышали, но - что из сказанного тобою идет из глубины души, а что - всего лишь пена на воде? Ты рифмуешь кровь и любовь, в тысячный раз, кистью, звуком и словом, но - есть ли они в твоем собственном сердце? Ты, воспевающий подвиги, настоящие и вымышленные, можешь ли ты сам совершить хотя бы один из них? Только не ври мне, что тебя это не касается: даже зеркало отражает ровно настолько, насколько оно - не искажено. А ты… ты ведь не отражаешь, ты - творишь, ведь так? Тогда встань перед тем, что ты создал и всмотрись в свое лицо. Вся твоя пошлость и вся твоя низость, твоя честь и твое достоинство, твоя ложь, твоя правда, твоя злоба, твоя любовь, весь ты - в цветке, вырастающем из грязи. И грязь, и цветок - ты. И тлен, и рождение - ты. И бог, и дьявол - ты. Но, скажи мне: от какой из двух своих половин ты станешь творить? И что переплавишь во что: свет в тьму, или тьму - в свет? Станешь жаворонком этого неба,
Взглянешь вниз с высоты полета, Увидишь забавного человечка, В широких брюках, с тертым беретом, Набором карандашей и мольбертом. Станет искать красоту твоих трелей, Поспевать за тобою кистью, Увидит тебя в изгибе деревьев, Увидит между штрихами листьев. Широкими он увидит глазами, Как приливом травы поднятый камень. Пьет лучи солнца твоего лета, Потом, обжигаясь, возьмет руками Для холста своего немного ткани, Ткани твоего пламени, Немного твоего света, И запишет тебя словами... Рубедо
Я не знаю, где и когда это случится. Может быть, будет весенний вечер, светлый и ласковый, с шумом ветра и косыми лучами солнца, ложащимися на траву.
Может быть, будет осень, ночь, капли дождя на холодном стекле, и пустой гулкий коридор. Может, будет зима, и чья-то кухня, и груда чашек на столе. А может, будет лето, костер, и кипящий на нем котелок. Я не знаю, где и когда это случится, но однажды я приду, и встану напротив, и ты меня узнаешь. Среди тысячи лиц. Среди тысячи имен. Среди тысячи голосов. - Брат мой, брат!
Этот зов растворен в крови, Это память иных времен, Это связь не плоти, но душ - нас с тобой. Брат мой, брат! Это глубже, чем слово любовь, Это больше любых даров, Это то, что рождает свет - голос твой! И я спрошу: «Я зову тебя, а через меня - Отец. Что ты ответишь?» - А я говорю: «Да».
«Тогда тебя бросят на круг судьбы, как зерно бросают на жернов. И заставят выбирать, что из того, что для тебя дорого и свято ты предашь, а что - нет. Для других останутся правда и ложь, завещанные от отцов, а ты будешь идти во тьме и не знать даже, стоит ли твоих сил и твоей жизни цель, к которой ты стремишься. Быть может, тебе придется все оставить. Вообще все, понимаешь? Быть может, ты не выдержишь ноши, и сломаешься, и окажешься на дне пропасти из отчаянья и боли. Быть может, ты через годы пожалеешь о своем выборе - тогда, когда уже ничего нельзя исправить. Пойдешь ли ты на все это?»
- А я говорю: «Да, если ты будешь рядом со мною».
«Я всегда рядом с тобою, но могут проходить дни, и месяцы, и годы, когда ты будешь смотреть на меня - и не видеть. Что ты сделаешь тогда?»
- Я буду идти, и кричать из темноты, и плакать в бессилье, пока однажды не придет миг,
когда я встану напротив тебя и скажу: «Брат мой, Отец наш зовет нас домой, пойдем». - И еще: «Брат мой, вот то, что ты потерял, возьми и будь отныне свободен». - И еще: «Пожалуйста, больше не оставляй меня. Я… я люблю тебя. Люблю». ...Мы по странной земле с тобой ходим, брат,
Здесь не видно теней, а след - незаметен. Мы не к этому рвались, кровавя песок, Мы хотели быть там, где есть солнце - и ветер. Мы безумной мечтою болеем, брат, Мы кричим ночами, страшась, что поздно. Сто дверей нарисованы на холсте. Сто дверей. Но одна открывается - в звезды. Мы умели быть малодушными, брат, Мы цеплялись за ложь, чтоб уйти обратно. Сто дверей упираются в холод стен. Но за той, настоящей, сначала - страшно. Можно жить, жрать в три горла, и быть, как все, Наша стертая совесть простит измену. Слышишь рог? Это нас с тобой травят, брат. Мы рискнем. Мы заплатим за это цену. Вот динарий. Отдай его кесарю, брат. Его власть в одном - вздернуть нас на дыбу. Видишь? Пламя костра отразилось в воде. Там сидит Учитель и жарит рыбу. Я хочу, чтоб он снова любил нас, брат! Я хочу петь о жизни, а не о смерти. Он не примет от нас никаких даров, Только ту мечту, что хранится - в сердце. И тогда - пусть мы были слепы и наги, Наша роза цветет в сердцевине мира. Видишь? Девочка пляшет в короне из трав. Это наша сестра. Ее звать - Мария. Голубое платье, беспечный взгляд... Нынче праздник, брат мой, так будь смелее. Ее сын не будет за нас распят, Его чудо иное - вино в Галилее. Крест и мука? Брось, это просто путь, Пусть иные стонут о тьме и тризне. Даже если гвозди войдут в ладонь, Мы родимся, брат. Мы родимся - к жизни! Даже если муки, и пот, и кровь, Мы сильны - любовью. И мы - в ответе. Мы откроем двери из наших снов. А за ними - солнце. И свежий ветер! Альбедо
Здравствуй! Нет, не говори пока ничего, ладно? Дай я просто на тебя посмотрю… Кто ж смотрит на человека, уткнувшись лбом ему в плечо? Я смотрю. Да, и я тебя отлично вижу. Что? Ну да, это слезы. Нет, они мне не мешают. А вот пальцы у тебя сейчас станут солеными… Помнишь, ты мне обещал, что мы встретимся? Ага, в рваных косухах. И выпьем пива. У меня нет рваной косухи, и я не пью пива, это ничего? Эй, ты что делаешь?! Так, ладно, одно условие выполнили… Здравствуй, брат. Наконец-то я могу тебя коснуться. Ага, а волосы у тебя такие же густые, как и в прошлый раз… Нет, теперь это уже не закончится. Тебя Отец зовет, ты знаешь? Да, и меня тоже. Да, и ее… А-а-а-а! Осторожней, не сжимай так сильно, ты мне так всю руку сломаешь! Ничего, это просто крик. Плач младенца… Давай, давай, боевые раны надо заливать пивом. Да не внутрь, я его не пью! Ничего, ты меня потом чаем напоишь. Где, где - у тебя на кухне! Здорово, да? Вся ночь впереди, и можно не торопиться. Ну да, поговорить мы успеем. Ты споешь? Ага, я тоже. Не знаю, это, наверное, утром будет. Ты… меня удержишь? Нет, я не от холода дрожу. Что, что, это ты знаешь, как рождаться! Ну да, я плачу. У меня ведь так еще не было, чтобы совсем все. Как будто тебя позвал рог, а ты не можешь не ответить. Как будто ты сам Тот, кто зовет… Там, наверное, будет солнечный свет, да? Ну вот, у тебя опять пальцы стали солеными. Нет, сейчас это просто слезы… На что это похоже? А когда фасолина набухшая лопается, знаешь? А из нее росток над землей взмывает… Что? Ну да, смеюсь. Ой, я глупая совсем, я только сейчас вспомнила - я ведь это уже знала. Что я река, и что я теку… А петь мы там тоже будем в драных косухах, а? Ага, в драных косухах, крыльях, нимбах и с пивом. Хочешь, я из любви к тебе его пить научусь? Брат. Я так еще долго буду повторять, ты не обращай внимания, хорошо? Просто это слово - на языке - словно вино. Слышишь? Я нашла вино, которое не иссякнет. Брат… Радость моя, вот и все.
Боль умерла на рассвете. В нежных перстах облаков Розовым шелком струится Еще не родившийся день. Вздох мой, как стало легко! Воздух вливается в окна, Время. Мы вышли из дома, Мы покинули город, Мы стоим над обрывом, Встречая рассвет. Радость моя, вот и все. Боли отныне не будет. Золотом плавятся горы, И вспыхнули реки - Осанна - И солнце взошло. Свет пронизал нас насквозь! Мы прозрачны для света! Мальчик, ты понял, что стало с тобой В это утро? Ты понял... Что ж, скоро ветер окрепнет и мы, Навсегда оттолкнемся от тверди. Мы ворвемся на гребне волны, В ледяное сияние смерти... Радость моя, мы летим! Выше, и выше, и выше, Города проплывают под нами, И птицы с ликующим криком Взмывают под самое небо, Прощаясь с тобой... Все для тебя в этот день! Горы, и реки, и травы, Это утро - последний подарок Земли Так прими его в Вечность с собой! Плачь, мы уходим отсюда, плачь, Небеса в ледяной круговерти, Только ветер Сияния, плачь, Ничего нет прекраснее смерти! Плачь, слышишь? - Небо зовет нас, так плачь, С гулом рушатся времени своды, От свободы неистовой плачь, Беспредельной и страшной свободы! Плачь, мы уходим навеки, так плачь, Сквозь миры, что распались как клети Эти реки сияния! Плачь! Ничего нет прекраснее смерти! |
||||||||||||