Тампль подробности

«Во имя Бога, дорогой сир…»
(жизнь и смерть братьев Ордена Храма)

Жизнь братьев Ордена Храма полна тайн и загадок. Завеса молчания, которой они окружали обряды посвящения и заседания капитулов, породила массу легенд и слухов еще в пору расцвета ордена. Процесс над храмовниками, развязанный канцлером Гийомом де Ногаре в 1307 году только подлил масла в огонь. Тамплиеров обвинили во всех мыслимых и немыслимых грехах: от алчности и гордыни - до содомии, богохульства и ереси. Особенно досталось церемонии вступления в орден: согласно измышлениям Ногаре, командоры ордена Храма заставляли вступающих отрекаться от Бога и плевать на крест при произнесении своих обетов; они принуждали их к «неким непристойным и кощунственным действиям, облачая в одеяние ордена Храма» (чаще всего в обвинительных заключениях фигурируют поцелуи в заднюю часть тела или «в восемь отверстий на теле человека»); они предавались содомии и приказывали новым братьям заниматься тем же. Кроме того, тамплиеров обвиняли в идолопоклонстве, измене, связях с мусульманами и тайном исповедании ислама. Их рисовали не только как грубых вояк, которые «ругаются как тамплиеры, пьют как тамплиеры и предаются блуду как тамплиеры», но и как мистиков, искавших в песках Палестины не столько святости, сколько неких тайных знаний.
О том, насколько эти обвинения правдивы или ложны, лучше всего могла бы поведать внутренняя жизнь братьев, но именно о ней у историков меньше всего сведений. Косвенным свидетельством в пользу невиновности храмовников, как мне кажется, служат результаты процессов над ними в других странах Европы. Если во Франции Орден Храма был полностью разгромлен, а его братья большей частью казнены как еретики, то в других странах ситуация сложилась вплоть «с точностью до наоборот». В Кастилии тамплиеры были единогласно оправданы. После того, как орден был распущен, братья большей частью продолжали вести привычную жизнь, многие удалились в горы и закончили свои дни отшельниками. В Португалии епископ Лиссабона, уполномоченный провести расследование по делу ордена тамплиеров, не нашел никаких оснований для обвинений. Судьба тамплиеров сложилась благоприятно, так как король Дионисий, благодарный ордену Храма за его службу на войне с сарацинами, основал новый орден - орден Христа, и добился его одобрения папой Иоанном XXII. На этот «островок безопасности» и были переданы тамплиеры и их земельные владения, причем командор и многие другие братья сохранили свои звания, и новый орден сделался, таким образом, просто продолжением старого.

      В Англии, несмотря на продолжавшиеся в течение более восемнадцати месяцев допросы, тамплиеров так и не смогли осудить. Самое большее, чего удалось добиться, - обвиняемых доставили на провинциальные соборы, состоявшиеся в Лондоне и Йорке весной и летом 1311 года, где они признали только, что слишком опорочены обвинениями в ереси, не имея возможности предоставить требуемого по закону оправдания; поэтому они просят о милосердии и обещают понести епитимью, какую им положат. Некоторые из них сверх того предавали себя некоей форме отречения. Соборы повелели им рассеяться по разным монастырям, во исполнение определенной епитимьи, до тех пор, пока Римская курия не решит судьбу ордена в целом.
      В Ирландии и Шотландии допросы не сумели выявить никаких доказательств виновности Тампля, кроме смутных предположений и историй, поведанных старательно собранными вместе посторонними свидетелями.
      В Арагоне тамплиеры заперлись в нескольких своих замках. Рамон Са Гуардия, командор Ма Дью, обратился к папе с воззванием, в котором подчеркивал заслуги ордена перед религией. Он указал на то, что многие рыцари, будучи захвачены в плен сарацинами, томились в заточении по двадцать-тридцать лет, тогда как, отрекшись от своей веры, могли бы тотчас обрести свободу и богатое   вознаграждение (семьдесят братьев ордена в тот момент переживали именно такую участь). Далее Са Гуардия написал, что братья Храма готовы явиться на папский суд или отстаивать свою веру с оружием в руках против любых хулителей, как это принято у рыцарей, но у них нет ни прелатов, ни адвокатов, чтобы защитить самих себя, и обязанность папы - сделать это для них. В конце концов, тамплиеры Арагона вынуждены были сдаться, были арестованы и подверглись самому жестокому следствию. В октябре 1312 года (после почти полутора лет мучений) их, наконец, вызвали на местный собор. 4 ноября 1312 года было публично зачитано судебное решение: безоговорочное оправдание тамплиеров во всех грехах, преступлениях и обманах, что вменялись им в вину; арагонские тамплиеры объявлялись свободными от подозрений, и никто отныне не имел права бесчестить и поносить их.
   В Германии решением собора стал оправдательный вердикт, который вызвал такое неудовольствие папы, что тот приказал Бурхарду Магдебургскому взять дело в свои руки и привести к более приемлемому завершению. Бурхард, видимо, с готовностью согласился, но результаты его стараний остались в глубине веков. Известно только, что еще в 1318 году госпитальеры жаловались папе Иоанну XXII, что тамплиеры Германии все еще владеют большей частью своей собственности.
    Примечательно, что тамплиерам в разных провинциях Запада удалось настоять на своей невиновности, невзирая на суровые пытки, которым их подвергали по прямому указанию папы Климентия V. В самой Франции, где судьба ордена сложилась самым жестоким образом, подавляющее большинство братьев поднимались на костер, громко крича о своей невиновности и славя бога. И, все-таки, что скрывал под собой белый орденский плащ с алым крестом? Попробуем разобраться.

Начало: бедные рыцари Христа

Орден «Бедных рыцарей Христа» возник в 1118 или 1119 году. Кардинала Жак де Витри оставил нам великолепное описание его первых шагов:

     Некоторые рыцари, любимые Богом и состоящие у Него на службе, отказались от мира и посвятили себя Христу. Торжественными обетами, принесенными перед патриархом Иерусалимским, они обязались защищать паломников от разбойников и воров, охранять дороги и служить рыцарству Господню. Они блюли бедность, целомудрие и послушание, следуя уставу регулярных каноников. Во главе их стояли два почтенных мужа Гуго де Пейен и Жоффруа де Сент-Омер. Вначале тех, кто принял столь святое решение, было лишь девятеро, и в продолжение девяти лет они служили в мирской одежде и одевались в то, что им подавали в качестве милостыни верующие. Король (Балдуин II, король иерусалимский - прим. авт.), его рыцари и господин патриарх были преисполнены сострадания к этим благородным людям, оставившим все ради Христа, и пожаловали им некоторую собственность и бенефиции, дабы помочь в их нуждах и для спасения души дарующих. И так как у них не было церкви или жилища, которое бы им принадлежало, король поселил их в своих палатах, близ Храма Господня. Аббат и каноники Храма предоставили им для нужд их служения землю неподалеку от палат: поэтому их и назвали позднее "тамплиерами" "храмовниками".
    В лето милости Божией 1128, прожив совместно и, согласно своему призванию, в бедности девять лет, они заботами папы Гонория и Стефана, патриарха Иерусалимского, обрели устав, и была положена им белая одежда. Сие произошло в Труа, на Соборе, возглавляемом господином епископом Альбанским, папским легатом, и в присутствии архиепископов Реймсского и Сансского, цистерцианских аббатов и множества прочих прелатов. Позднее, во времена папы Евгения, они нашили на свои одежды красный крест, используя белый цвет как эмблему невинности, а красный мученичества <...>
     И поскольку веру нельзя сохранить без строгого послушания, сии умные и набожные мужи, предусмотрительные в отношении себя и своих преемников, изначально не допускали, чтобы проступки братьев оставались сокрытыми и безнаказанными. Тщательно и внимательно соизмеряя природу и обстоятельства проступков, они безоговорочно изгнали из своих рядов некоторых братьев, сорвав с их одежд красный крест. Остальных они заставили поститься на хлебе и воде, есть на земле без скатерти вплоть до достаточного искупления, дабы подвергнуть их позору, а прочих спасительному страху. А чтобы довершить их смущение, запрещалось им отгонять собак, ежели те прибегут с ними поесть <...> Было также много других способов смирить братьев, не соблюдающих иноческое послушание и доброе поведение. Число же братьев увеличивалось так быстро, что скоро на их собраниях стало собираться более трехсот облаченных в белые плащи рыцарей, не считая бесчисленных слуг. А еще они приобрели огромные ценности по сию и по ту сторону моря. Им принадлежат <...> города и дворцы, из доходов коих они ежегодно передают некоторую сумму на защиту Святой Земли в руки своего верховного магистра, главная резиденция которого находится в Иерусалиме».

Поскольку я не ставлю здесь целью воссоздать историю ордена, о первых годах его существования я упомяну только вкратце. Начинался он действительно с девяти братьев-рыцарей, взявших на себя обет защиты паломников. Король Иерусалима Балдуин II предоставил им крыло своего дворца, цоколем которому служили развалины древнего храма Соломона. По этому храму, или по стоявшему рядом храму Христа тамплиеры и получили свое имя. Источники глухо сообщают, что тамплиеры вели в месте своего жительства какие-то раскопки. Если это так, они вполне могли отыскать древние иудейские реликвии. Первые девять или десять лет, тамплиеры, очевидно, не выходили за пределы иерусалимского королевства. Об их тогдашней жизни неизвестно вообще ничего - и современники, и потомки молчат. Затем братья ордена Храма отправились в Европу, где в скором времени на них, как из рога изобилия, посыпались милости власть имущих и пожертвования, а количество самой братии стало стремительно расти. Ордену покровительствовал святой Бернар, приложивший немало трудов к его, как бы мы сейчас сказали, рекламе. В 1128 году на соборе в Труа орден обрел Устав, который, впрочем, имел расхождения между латинской и французской версиями. Как бы то ни было, братья получили четкие правила, по которым им отныне надлежало жить.

Иерархия ордена Храма: смиренное равенство и абсолютная власть

      Устав ордена и дополнительно принятые на капитулах статуты определили его структуру. Во главе ордена стоял великий магистр, который, с одной стороны, обладал абсолютной властью, а с другой - подчинялся решению генерального капитула, где имел только один голос. 33 глава Устава Ордена гласила: «Подобает тем рыцарям, которые считают, что для них нет ничего более драгоценного, чем Христос, беспрекословно соблюдать повиновение магистру ради своей службы, так как они принесли обет, ради славы высшего блаженства, или страха пред Геенной. Следует же так соблюдать его, чтобы когда что-либо будет приказано магистром, тут же это было исполнено без промедления тем, кому приказал магистр, а если Divinitus imperaretur, пусть они не знают промедления в исполнении». Однако по вопросам политики внутренней и внешней магистр обязан был советоваться с генеральным капитулом, а именно: магистр не имел права без согласия капитула уступать, отчуждать и брать на себя содержание замка какой-либо области; магистр не мог начинать войну и заключать перемирие ни на земле, ни в замке, служащем резиденцией орденской сеньории, без согласия монастыря; магистр не мог без согласования с капитулом назначать командоров и магистров провинций; и, наконец, магистр не мог самостоятельно принимать в орден новых братьев, за исключением случаев, когда «он отправляется в какое-то место, где нельзя собрать капитул, и если какой-либо достойный муж упросил его Бога ради сделать его братом, поскольку он так болен, что, как полагают, не сможет выздороветь, тогда, по совету братьев, кои там будут, магистр может сделать его братом».
     Генеральный капитул состоял из всей братии монастыря, великих бальи (высших судебных чинов) и командоров всех рангов. Главенство в нем постоянно колеблется между большинством и «мудрейшей частью» сообщества рыцарей. Можно предположить, что указания исходили преимущественно от совета магистра, маленькой группы высших орденских сановников и уважаемых рыцарей, которые составляли окружение главы и которых генеральный капитул призывает ставить подписи под его решениями. На генеральном капитуле обсуждали администрацию ордена и назначение должностных лиц. Это была и апелляционная курия для судебных дел, возвращенных обычными капитулами. Кроме генерального капитула всего ордена, по крайней мере раз в год проводились генеральные капитулы провинций.
   В дополнение к совету, статуты предусматривали также наличие у магистра двух братьев-рыцарей в качестве компаньонов, «которые должны быть столь достойными мужами, что не могли бы быть исключены из какого-либо совета, в котором будет пять или шесть братьев…» Означенные компаньоны всюду следовали за магистром и являлись его близкими советниками и, одновременно, контролерами его публичных или частных действий. Таким образом, абсолютная власть магистра получала ощутимый противовес - не всегда, впрочем, срабатывавший (достаточно вспомнить деяния магистра Жерара де Ридфора).
    О положении магистра свидетельствует список полагавшихся ему привилегий. Если в уставе было просто сказано, что магистр имеет право дать кому угодно какую угодно вещь, то в статутах уже подробно указывалось, что магистр может «одалживать богатства Дома до тысячи золотых монет с согласия части достойных мужей Дома», а также дарить золотые или серебряные кубки, одежду и драгоценности стоимостью в сто золотых монет «к пользе Дома». Кроме этого магистр мог дарить и любое вооружение, «за исключением меча, железного наконечника копья или боевого кинжала».
     Магистр имел право на четырех верховых животных лошадей или мулов, и на одного «отборного боевого коня». В походах его сопровождал «один брат-капеллан и один писец с двумя оседланными лошадьми и одним вьючным животным для перевозки вещей и походного алтаря, перед которым служат мессу. Слуга из благородных (оруженосец) на коне несет щит и копье магистра». Магистр мог со временем сделать своего оруженосца рыцарем Ордена Храма, но «не слишком часто». В число личных слуг магистра входили: кузнец, знающий арабский язык писец, повар, два мальчика на побегушках, один сержант с двумя верховыми лошадьми и один туркопол (воин из местных жителей), выполняющий обязанности гонца.
    Примечательно, что компаньоны магистра получали «ту же меру ячменя (для своих лошадей), что и магистр <...> и когда идет война, и братья совершают переходы, то довольствие должно быть общим и не должно возрасти или уменьшиться иначе, как по решению капитула. И то же самое касается масла и вина».
      Статуты рисуют также некоторые детали более частного характера:

      «Когда магистр только что ехал верхом, он волен вкушать пищу в своей комнате, равно как и после потери крови, или если он пригласил к себе рыцарей, или других мирян. И когда он болен, он может лежать в своей комнате, а его товарищи должны есть в палатах с прочими братьями; и когда он выздоравливает, он может есть за одним из столов лазарета, и все братья в лазарете должны из любви к нему есть лучше.
Когда магистр ест за монастырским столом, он может жаловать кушанья из своей посуды всем, кто этого пожелает, и ни один брат, кроме магистра, делать этого не может.
      Любое платье, которое остается от одежды или белья магистра, должно быть отдано во имя Бога прокаженным или туда, где будет видно, что оно будет использовано лучше всего. И ежели магистр отдаст платье из числа ношеных им какому-либо брату, он должен дать другое прокаженным или кому иному.
   По всякому поступку, совершенному магистром по совету монастыря, он должен спрашивать мнения у всех и у каждого из братьев, и он примет решение, с которым будет согласна большая часть братьев и он сам. Все братья ордена Храма должны быть в повиновении у магистра, и магистр также должен повиноваться своему монастырю».

     Следующим на иерархической лестнице ордена Храма стоял сенешаль, который ведал снабжением и бытом Дома. В «Своде сенешаля» сообщается довольно мало сведений об этом административном лице. Как и магистр, сенешаль имел четырех лошадей, но вместо мула у него был парадный конь. Ему служили: два оруженосца, писец, чтобы читать Часослов, писец, понимающий по-сарацински, два мальчика на побегушках, один брат-сержант и один местный пехотинец-туркопол. Подобно магистру, он должен был иметь достойного компаньона, который сопровождал его в любых обстоятельствах. Сенешаль также имел право замещать магистра «во всех местах, где того нет». Он мог подарить «Другу Дома» парадного коня или мула, боевое седло, красивый серебряный кубок или одежду из «разноцветной или ярко-красной ткани. Но дары сии следует делать по совету братьев, которые окажутся в этой стороне, к пользе Дома».
     Третьим в списке сановников ордена Храма стоял маршал, ответственный за военную подготовку и дисциплину в монастыре и нередко во время войны его возглавлявший. Он выполнял целый ряд функций. Прежде всего, маршал отвечал за монастырскую дисциплину как в мирное, так и в военное время; сам проводил перекличку рыцарей, собравшихся слушать мессу или Часы; отдавал распоряжения на день, даже когда присутствовал магистр; заботился о содержании всех лошадей и прочих животных монастыря и каравана. Более того, он командовал монастырем в военное время (разумеется, под верховным предводительством магистра). В битвах он сам нес знамя, как знак единения, и «когда тяжелая кавалерия стремительно атакует ему надлежит fournir la pointe (быть впереди войска)».
      По статутам маршал имел право на четырех лошадей, включая одного боевого коня, и двух оруженосцев. Его сопровождали хорошо экипированные сержант и туркопол.
     Под началом маршала были «все оружие и все доспехи Дома те, которые покупают, чтобы передать их братьям монастыря, или те, которые получают путем подарков, милостыни и добычи. И вся добыча, имеющая отношение к оружию, даже если она была куплена с торгов, должна перейти в руки маршала». Кроме того, маршал мог покупать лошадей и мулов на нужды дома, но обязан был позже довести это до сведения магистра. В отличие от магистра и сенешаля, подарить он мог только седло или мелкое снаряжение, «но пускай не делает этого слишком часто».
    В отсутствие магистра и сенешаля маршал мог собрать капитул, а также назначал знаменосца и подмаршала. Маршалу нельзя было избираться командором какой-либо провинции, по крайней мере, пока ему не будет разрешено оставить свои маршальские обязанности. Зато из командоров «по эту сторону моря» (в Палестине), кроме сенешаля и казначея, генеральный капитул мог избрать маршалом любого.

     Хранитель (смотритель) одежд, как легко догадаться из названия, ведал экипировкой братьев. Он имел четыре лошади и двух оруженосцев, а также грузчика. Его должностные обязанности статуты описывают так: «Когда платья отправлены из-за моря, хранитель одежд должен находиться при развертывании тюков и должен принять все подарки, присланные братьям монастыря, и отдать их тем, кому они предназначены. И он должен следить за тем, чтобы у братьев были благопристойно подстрижены волосы; и если какой-нибудь брат не причесан, как следовало бы, хранитель одежд может ему приказать постричься, и брат должен будет ему повиноваться. Ибо после магистра и маршала именно хранителю одежд они обязаны повиноваться».
      При приеме нового брата, когда облачают его в белое платье ордена Храма, «хранитель одежд должен получить от него всю его старую одежду, за исключением разноцветной или алой, и если он дает золото, серебро или деньги Дому, то сие, стоимостью до десяти золотых монет, должно отойти на склад сукон, а свыше командору Земли».
Отдельно на иерархической лестнице ордена Храма стояли командоры трех провинций Востока - Иерусалима, Триполи и Антиохии. Они были подчинены только магистру и генеральному капитулу; каждый из них имел под своим началом собственного маршала и смотрителя одежд.
      Наиболее интересными были обязанности командора Иерусалима (его также называли в источниках «командором Земли» или «командором Города»). Он являлся казначеем монастыря, и «все имущество Дома, с какой бы стороны оно ни прибыло, с этой стороны моря или с той, должно быть возвращено и передано в его руки, и его должно поместить в казну, и касаться или пользоваться чем-либо оттуда нельзя без того, чтобы этого не видел и не учел магистр. И когда магистр это увидит, оно будет также записано, и командор (королевства) обязан хранить его в казне, а также может пользоваться им для нужд Дома. И если магистр или кто-либо из достойных мужей спросит его о том, он должен будет отдать им в этом отчет».

Командор Иерусалима должен был снабжать всем необходимым орденскую сукнодельню, ему же, как не странно, передавались на хранение «все платья, цветные, или серые, или алые, и все нераскроенные ткани, прибывшие в Дом посредством дара или милостыни». Он мог дарить коня или мула, серебряный кубок и платье. Все выгоды по покупкам и продажам и все завещанные имущества и милостыни стоимостью от ста золотых монет и выше, собранные командорами Домов, должны были вноситься в орденскую казну и ими, соответственно, ведал иерусалимский командор; завещанные вещи меньшей стоимости оставались в пользу командоров провинций. «Но ежели завещание имущества Дому сделано на море, великое или малое, оно должно отойти в казну». Вся добыча, вьючные животные, невольники, и скот, захваченные Домом Иерусалимского королевства на войне, шли «в распоряжении командора Земли, кроме животных под седло, вооружения и доспехов, кои принадлежат маршальству». Ему же отходило все, что привозили суда, «но если какая-либо вещь послана магистру или одному из братьев лично, эта вещь должна быть ему отдана».
Статут рисует еще несколько характерных деталей:

«Если командору угодно приказать выдать седло из маршальского склада для себя лично или для какого-нибудь друга Дома, он вполне может так поступить, но пусть он не делает этого слишком часто <...> Командор королевства не должен делать больших подарков ни мирянам, ни рыцарям, если там же находится магистр, по крайней мере, если это не предназначается какому-либо другу Дома частным образом; но в отсутствие магистра он может делать сие».

Поскольку командор Иерусалима лучше всех знал орденские ресурсы, зимние квартиры для монастыря выбирал также он, после чего ставил в известность маршала. На командоре же лежала обязанность заботиться о паломниках:

«Командор Иерусалима должен иметь под своим командованием рыцарей, дабы сопровождать и охранять паломников, которые следуют к реке Иордан; он должен возить круглый год шатер и знамя, или штандарт, покуда длится его власть. Так, если он разобьет лагерь и найдется какой-либо страждущий достойный муж, он может уложить его в своем шатре и обслужить его из милостынь Дома. А для этого он должен возить круглый шатер и иметь вьючных животных, и везти продовольствие, чтобы проводить паломников на вьючных животных, если в этом есть надобность.

У командора Иерусалима было почетное право охраны «Святого и Животворящего Креста Господня». «Когда при переходах несут Животворящий Крест, командор Иерусалима и его десять рыцарей должны охранять его денно и нощно и должны делать привал как можно ближе от Животворящего Креста, пока длится переход. И каждую ночь два брата должны стоять на страже Животворящего Креста; и если вдруг окажется, что стоянка будет продлена, они все должны жить с монастырем».

      Мирские рыцари, находившиеся в Иерусалиме, обязаны были проживать близ командора Города и выступать под его знаменем, «и все братья, проживающие в городе, и все те, кто уезжают и приезжают, столько, сколько будут пребывать там, находятся под его командованием, если там нет маршала, и должны испрашивать его разрешения на все, что они делают».
     Кроме командора Иерусалима и двух других провинций Востока, были еще командоры или магистры провинций Запада. Франция, Англия с Шотландией и Ирландией, Фландрия, Овернь, Пуату, Аквитания, Прованс, Каталония, Арагон, Португалия, Апулия, Сицилия, Венгрия - всюду имелись магистры или командоры, но командоры нередко управляли одновременно несколькими провинциями, например, Провансом с Каталонией, или «Провансом и различными частями Испании». Монастырь Испании служил аналогом Заморскому Дому ордена, поскольку от Наварры до Мерсии, как и в Святой Земле, тамплиеры беспрерывно воевали. Но все другие провинции существовали лишь для того, чтобы оказывать обоим монастырям поддержку; исключение делалось только для некоторых прибрежных городов, таких, как Тулон, где командорство включалось в местную оборонную систему. Ниже командоров Провинции стояли шателены (управляющие Замками) и командоры Домов, власть которых не выходила за пределы их командорств. Они не имели права строить замки без согласия великого магистра, но могли перестраивать и чинить разрушенное.
    Вообще стоит отметить, что в Европе, за исключением Иберийского полуострова, тамплиеры военной силой не располагали, не строя никаких замков, поскольку было решено никогда не сражаться против других христиан, хотя, особенно в глухих землях или на границах, существовали небольшие укрепления, способные оказать сопротивление разбойникам и грабителям. Сельские командорства тамплиеров создавали земледельческие хозяйства, часто весьма развитые. Городские командорства являлись скорее складами и конторами. Орден Храма существенно отличался от прочих монашеских орденов определенной земной миссией защитой Святой Земли; он нуждался в средствах, и функцией его западных командорств было их предоставление.
       Надо отметить, что в деле управления своими Домами тамплиеры проявили недюжинную хозяйскую сметку. Так, они предпочитали освобождать своих крестьян, взимая с них за пользование наделами арендную плату. Сельских командоров старались набирать среди мелкой местной знати, с таким расчетом, чтобы их имения органично входили в жизнь местности. В документах ордена фигурирует особая категория сервов и вилланов - люди Храма. Известно, что они носили красный крест на своих одеждах, что этим знаком были помечены их дома и стада; они избавлялись от налога на первые плоды с земель, ими распаханных; они также не платили десятины от урожая с полей, которые они обрабатывали собственными руками или за свой собственный счет. Неудивительно, что ряды тамплиеров непрерывно росли.
      Все зависящие от ордена извлекали выгоду из своего положения, особенно в смутные времена; они включались в Божье перемирие, и чинившие им насилие попадали под отлучение, если до этого доходило, ибо сами тамплиеры решительно защищали своих. Преданные ордену люди считались свободными от повинностей, каким бы ни было мнение сборщиков налогов. Папская булла запрещала приходским священникам налагать (даже под видом покаяния) на них денежные штрафы. Английский легист сэр Джон Коук писал в своем труде, что поскольку красный крест был признаком состояния тамплиеров, и поскольку их жилища пользовались большими привилегиями, люди в Англии водружали кресты на свои дома, чтобы думали, будто обитатели этих строений принадлежат ордену.
       Для среднего класса, начиная с мелкой знати, орден обладал притягательной силой. От этих людей Тампль получал большую часть пожертвований, из них состояла большая часть рыцарей и сержантов. Это общепризнанно в отношении Англии, но равным образом характерно и для Франции, Прованса и даже Испании.
     Командорства поначалу состояли из давших обет братьев: рыцарей, сержантов или братьев-ремесленников (последние начинают преобладать на протяжении XIII в.). Вокруг монастырского ядра и формировалась вся организация добровольцев. Прежде всего, донатов тех, кто всецело подчинялся ордену или довольствовался его покровительством вместе со своими семьями и имуществом согласно присяге, гласившей: «Отдаю тело мое и душу, мои земли и мою власть Дому ордена Храма, в руки магистра имярек»; в действительности же соглашение обычно заключалось на очень разных условиях. Далее следовали собратья (и сестры): благотворители, великие и малые; родственники давших обет братьев, каков бы ни был их статус; мирские рыцари, служившие временно в Палестине; женатые мужчины, примкнувшие к ордену Храма. На всех распространялись духовные привилегии, они имели доступ к сокровищницам милостей ордена и для себя могли выбрать место погребения на кладбищах командорства. Наконец достойные мужи, друзья Дома, светские советники, посредники, а в случае надобности заступники.
      Но вернемся к иерархии ордена. В установлениях тамплиеров фигурировали еще пятеро должностных лиц: подмаршал, знаменосец, брат-повар монастыря, кузнец монастыря и командор порта Акры все пятеро сержанты. Каждый из них имел право на двух коней и одного оруженосца. Они обязаны были содержать в порядке мелкую утварь, старые седла, бурдюки, кувшины, ведра, копья, мечи, шлемы, старые доспехи и арбалеты и т.д. Все братья-ремесленники маршальского склада находились под командованием подмаршала. Последний определял им место службы Дому и отпускал на прогулку в праздничные дни из одного командорства в другое. Он также отвечал за сменных лошадей.
       Рыцари ордена для облегчения управления в бою часто разбивались на отряды по десять человек. Тогда во главе их ставился командор рыцарей, подчинявшийся непосредственно маршалу. Оруженосцы Дома подчинялись знаменосцу. Знаменосец вел их в бой, поощрял за примерное поведение, проводил капитул, чтобы осудить их ошибки, и велел их сечь, если они не повиновались. Он распределял среди них солому (видимо, для постели), башмаки и ячмень и выдавал им плату по окончанию срока службы.

«Когда братия монастыря едет в поход, знаменосец должен следовать за знаменем, которое он велит нести оруженосцу, и должен вести отряд таким образом, чтобы магистр смог отдавать ему приказы. В час битвы, когда тамплиеры стремительно атакуют, оруженосцы, ведущие сменных лошадей, следуют за своими сеньорами; прочие принимают лошадей, которых рыцари только что сменили на боевых, и остаются подле знаменосца; последний выстраивает и ведет их «после тех, кто в первых рядах, насколько возможно красивее, раньше и лучше, шагом или иноходью, или как ему заблагорассудится».

Военная жизнь Тампля

    Поскольку орден Храма был не только монашеским орденом, но и военным, ему необходимо было четко определить права, обязанности и привилегии братьев-рыцарей и братьев-сержантов, а также условия ведения боевых действий, поведения на марше и в лагере и т.п. В уставе и статутах (сводах) они прописаны очень подробно, хотя и несколько хаотично. Каждый брат-рыцарь имел право на три лошади и одного оруженосца, четвертая лошадь и второй оруженосец добавлялись по милости магистра. В качестве доспехов они носили кольчугу и кольчужные чулки, на голове - большой рыцарский шлем или железную шапку. Кольчуга одевалась поверх стеганой куртки (оплечья). В свою очередь, поверх доспехов одевалась гербовая котта. Она делалась из белой ткани для рыцарей, и из черной для сержантов, но и в том, и в другом случае отмечалась красным крестом спереди и сзади. Меч носился на поясе, к которому подвешивался на двух широких идущих накрест ремнях-перевязях так, чтобы ножны были расположены строго вертикально, острием в землю. Кроме меча, тамплиеры пользовались копьем с металлическим наконечником и турецкой палицей нанизанным на ручку и наполненным свинцом шаром с торчащими в разные стороны шипами. На шею подвешивался треугольный деревянный щит, обтянутый кожей.
       У каждого брата ордена Храма было три ножа: боевой кинжал, нож для нарезания хлеба и маленький нож с узким лезвием. Из нательного белья были положены две рубахи, двое штанов и пара башмаков. Рубаха поверх штанов опоясывалась узким поясом, и именно в таком наряде брат ордена Храма спал ночью. Плюс к этому имелась долгополая туника из длинных лоскутов, называемая «платьем из клиньев», два плаща (летний и зимний) и мантия. Все эти одежды отмечались красным крестом на груди и на плече. Одежда не должна была быть ни слишком короткой, ни слишком длинной. «И такого вида мы приказываем придерживаться всем, дабы каждый мог легко одеться и раздеться, обуться и разуться. А смотритель одежд или тот, кто вместо него, обязан усердно заботиться, уповая на вознаграждение от Бога, обо всех вышеупомянутых вещах, чтобы око завистников и недоброжелателей не смогло бы обнаружить в выданных платьях ничего, что способно вызвать порицание».
       Постельные принадлежности брата состояли из соломенного тюфяка, простыни и одеяла. К ним иногда добавлялось покрывало, которым брат мог укрыться ночью или завернуться как в большой плащ во время перехода. Кроме этого, рыцари получали по две небольших салфетки плата; один в качестве столовой скатерти, другой для мытья головы. В качестве кухонной утвари и посуды каждый рыцарь имел котел, миску, чтобы отмеривать ячмень, сито, чтобы его просеивать, две чаши или кубка для питья, две фляги, ковш из рога и ложку. В дополнение к этому топор и терку, веревку, два хлыста, три седельных сумы, из которых две для оруженосца, и, наконец, небольшую палатку в придачу с молотком, чтобы вбивать колышки. Все это снаряжение в походе грузилось на вьючное животное.
     Братья-сержанты имели по одному коню, но снаряжение они получали «то же, что и у братьев-рыцарей, за исключением палатки и котла». В походе они спали под открытым небом и стряпали вместе. Все братья могли обмениваться друг с другом поношенной одеждой. В отношении дисциплины порядки были весьма строги:

«Ни один брат не должен ни мыться, ни пускать себе кровь, ни лечиться, ни отправляться в город, ни скакать на коне галопом без разрешения; и туда, куда не может идти он сам, не должен он направлять и своего коня. Когда братья находятся в опочивальнях, они не должны переходить спать в другие места. И когда они стоят лагерем и их палатки натянуты, они не должны передвигаться с одного места на другое без разрешения. Никто не должен уходить к стоянкам мирян или священников без разрешения, разве что они стоят веревка к веревке около госпитальеров».

      Подробности жизни и поведения братьев монастыря в походе прописаны в статутах до последней запятой. При разбивке лагеря, прежде всего, определялось место для часовни. Потом устанавливались палатки магистра, маршала и командора провинции (все три рядом) и шатер обоза. Потом при команде: «Располагайтесь, сеньоры братия, во имя Божие», рыцари натягивали свои палатки, «отправляясь каждый к своему отряду; и те, кто снаружи, должны натянуть свои палатки и сложить внутрь свое снаряжение, и каждый брат должен занять место на все свое компанство». В целом, лагерь разбивался по кругу вокруг часовни. После постановки палаток маршал бросал клич «за фуражом и поленьями», и каждый рыцарь присылал на это дело оруженосца с лошадью. После наряда на фураж и лес кричали: «К раздаче». «И братья обязаны надеть свои плащи и идти чинно и спокойно, один за другим, получать во имя Бога то, что им дадут». Прежде чем собирать монастырь, командор, отвечающий за мясо, «дает попробовать его брату-сержанту магистра <...> и должен выдать ему самое хорошее, какое только там будет. Тогда командор, достойный муж Дома, боящийся Бога и любящий свою душу, отбирает куски для братьев, заботясь, чтобы не положить вместе двух хороших кусков ни от бедра, ни от лопатки, но как можно более равномерно <...> И если есть какой-либо брат, который по своей болезни питается мясом из лекарни, те, кто проживает с ним, могут также есть оттуда, хотя бы они и не были больны».
    И в лагере, и в замке тамплиеры пользовались привилегией «приглашать всякого достойного мужа, которого должно почтить» и который приходил к месту их стоянки или проходил мимо; «и командор по мясу обязан выдать братьям продуктов столь щедро, чтобы все в Доме могли бы получить его в значительном количестве, из любви к достойному мужу». С другой стороны, тамплиерам запрещено было добывать себе пропитание, «за исключением луговых трав, рыбы, птиц и диких животных, если они умеют их ловить, не охотясь, так как охота запрещена».
       Когда лагерь снимался, братья седлали коней и собирали вещи, но могли покинуть место только по приказу маршала. Ночью они передвигались молча, днем могли поговорить, но так, чтобы не мешать другим. В военное время на марше рыцари обязаны были носить доспехи. За ними с копьями следовали оруженосцы. Никто ни под каким предлогом не должен был поворачивать назад, но рыцарь мог выехать немного вперед, чтобы проверить коня и сбрую. Покидать боевой порядок перед лицом врага разрешалось в единственном случае: «дозволено прийти на помощь любому христианину, ехавшему безрассудно, если на него нападет турок, чтобы убить». Брат, покинувший строй по любому другому поводу, отправлялся в лагерь пешком в знак наказания и потом представал перед судом Дома.
      Сигнал к атаке подавал маршал, беря в руку знамя «во имя Божие». С этого момента его окружали пять-десять рыцарей, которые защищали его до последнего вздоха. Второе знамя маршал доверял одному из рыцарей этого отряда (он становился командором), и это знамя рыцарь должен был развернуть, если первое «будет отбито или разорвано на куски». Он же заменял маршала в случае тяжелого ранения последнего. Тому, кто держал знамя, строго запрещалось опускать его или пользоваться им как копьем. «И наказание может быть столь великим, что возможно его заковать в кандалы, чтобы никогда больше не носить ему знамени и не быть командором рыцарей <...> Ибо когда опускают знамя, те, кто находится далеко, не знают, отчего это <...> и любой турок сможет скорее захватить его, когда оно опущено, чем когда поднято, а люди, которые теряют свое знамя, впадают в великую растерянность, и сие может обернуться к полнейшему разгрому».
     Брат, рыцарь или сержант монастыря могли просить разрешения об отступлении, если были ранены, а сержант, «ежели окажется без железных доспехов», мог поступить так же даже в случае здоровья. «Но брат-рыцарь поступить так не может, ибо он не должен покидать знамя ни по какой причине». Рыцарь, оказавшийся в сражении отрезанным от своих братьев по оружию, должен был присоединиться к первому же знамени, которое увидит поблизости, желательно к знамени госпитальеров. В случае поражения он не имел права покидать поле битвы, «покуда остается поднятым христианское знамя». Если же оно «склонится в поражении», то и рыцарь мог повернуть поводья и укрыться «там, где ему посоветует Бог». Все перечисленные установления касаются одной половины жизни ордена - военной, но была еще и вторая - монастырская.

Монастырская жизнь и песни трубадуров

      Утро в ордене начиналось с заутрени. По звону колокола каждый брат должен был встать, обуться, надеть свой плащ и отправиться в монастырь слушать службу. Устав позволял братьям, сильно уставшим накануне, пропустить заутреню: вместо нее прямо в постели рыцари тринадцать раз читали «установленные молитвы». После заутрени братья проверяли своих лошадей и сбрую, и, если возникала необходимость, разговаривали со своими оруженосцами. Убедившись, что все в порядке, брат мог снова идти спать.
    Около четырех утра летом и шести часов утра зимой раздавался колокол к «молитве первого часа». Тогда братья вставали, одевались и шли в часовню слушать мессу. После мессы братья занимались разнообразными хозяйственными делами, чуть позже следовал завтрак. В первую очередь ели рыцари и сержанты, во вторую - оруженосцы и прислуга. «При звоне колокола брат-капеллан, рыцари и бедняки, которых кормят из милосердия, занимают свои места, но братья-сержанты дожидаются звона малого колокола, чтобы сесть». Каждый брат пользовался своей миской и чашкой, у него был также нож для нарезания хлеба и ложка. Магистр имел привилегию определенного места и хрустальной чаши (не столько как роскошь, сколько как средство против отравления, поскольку считалось, что стекло тускнеет под действием яда).
      Мясо ели три раза в неделю (рыцари в воскресенье - двойную порцию), один раз в неделю - рыбу, остальные три - «вареное блюдо» (то есть крупы или бобы) и «траву» (салат). Мясо полагалось иметь двух видов: говядину и баранину, и любой брат мог выбрать либо то, либо другое. Брат-рыцарь мог также попросить есть то, что давали оруженосцам или домашней прислуге, если ему эти блюда нравились больше, чем меню монастыря. Командор палат присматривал за столовой и оруженосцами, которые подавали блюда, и распределял порции, «сколь возможно, поровну». Магистр - единственный, кто пользовался привилегией посылать блюда, кому пожелает, «даже братьям, которые несут наказание и едят на земле». Поэтому перед ним ставили «достаточно для троих или четверых». Остатки, которые должно было оставлять насколько возможно красивыми и целыми, предназначались бедным. Во время трапез братьям было положено хранить молчание, кроме писца, который громким голосом читал что-нибудь из писания. До окончания трапезы никто не должен был вставать из-за стола, за исключением случаев, когда у брата шла носом кровь (контузии головы и их последствия должны были быть частыми!). «Но все выходят, если кричат: "К оружию!" или: "Пожар!", или если жеребцы дерутся на конюшне».
     Около трех часов пополудни следовала «молитва девятого часа». Отсутствовать могли «на молитве девятого часа и вечерне, и на обеде и ужине <...> брат-пекарь, если у него руки в тесте, и брат из большой кузницы, если у него на огне раскаленное железо, и брат из кузницы, если он подковывает коня <...> или брат, который вымыл голову(?!). Но по окончании работы все они должны отправляться в часовню, чтобы прочесть молитвы, ими пропущенные».
      После вечерни, в пять или шесть часов вечера следовал ужин (проводился так же, как и завтрак). После всенощной службы братья получали распоряжения на завтрашний день, и должны были молча разойтись, за исключением случаев, когда нужно было отдать распоряжение оруженосцу или провести военный совет. Тамплиеры повторяли Pater noster четырнадцать раз в каждый час молитвы - семь утром, в честь Богоматери, семь днем, и восемнадцать - на вечерне. Кроме того, в их каждодневную обязанность входило чтение шестидесяти Pater noster «тридцать раз за умерших, дабы Бог освободил их от мук Чистилища и поместил в Рай, а другие тридцать - за живых, дабы Бог охранил их от греха и простил им проступки, совершенные ими, и привел их к доброму концу». И еще сто раз в течение недели Pater noster читался, если кто-либо из братьев умирал. Во время церемонии Великого Четверга каждый брат омывал ноги тринадцати беднякам, и составитель статута указывает по этому поводу «и знайте, что капеллан должен позаботиться, чтобы сии бедные люди не имели бы страшных болезней ступней или ног, ибо случайно можно было бы принести душевную боль какому-либо брату».
      Статуты рисуют и некоторые другие детали монашеской жизни храмовников. При всяком приказе брат отзывался фразой: «Во имя Бога, дорогой сир». Запрещено без разрешения магистра входить в город, деревню, замок или сад, кроме братьев-ремесленников «если того требует их работа». Запрещено было соревноваться друг с другом в стрельбе и прочих подобных делах больше чем на «десять кусков свечи». Нельзя было без дозволения магистра посылать или получать письма, а также пользоваться подарками, даже если их сделали родители. Отдельная статья касалась бесед о собственных грехах: «мы проклинаем и со гневом запрещаем, чтобы какой-нибудь постоянный брат дерзнет вспоминать с братом своим или кем-либо другим те, лучше всего сказать, глупости, которые он в неумеренном количестве произносил в миру во время военной службы, и услаждения плоти с ничтожнейшими женщинами; и, если вдруг услышит, что кто-то говорит такое, то пусть заставит его замолчать, или же пусть как можно скорее послушной стопой идет оттуда и не отдает предателю драгоценный елей своего сердца». Вообще, по поводу послушания в уставе было записано следующее: «Итак, мы подтверждаем решением, чтобы в этом Ордене, учрежденном свыше, никто не воевал и не отдыхал по собственному желанию. Но согласно воле магистра пусть всегда поступает так, чтобы всегда подражать Господу, который говорит: Я пришел исполнить не Мою волю, но Того, Кто Меня послал».
     Отдельные статьи устава и статутов касались денежных и имущественных вопросов. С одной стороны братья были лишены личного имущества (даже их одежда и постель считалась собственностью монастыря), с другой - устав предусматривал прямо противоположную ситуацию («мы законным порядком приказываем, хотя вы и называетесь воинами Христа, чтобы за выдающиеся успехи и особенную честность вы сами имели дом, землю, людей и владели крестьянами, правя ими по справедливости; но особенно должно вам посвящать себя установленным обязанностям»).
     Однако в обычной практике, видимо, чаще склонялись к первому пункту. «Никто не должен ни носить, ни держать деньги без разрешения. Когда брат просит деньги у какого-нибудь из наших бальи, чтобы что-либо купить, он должен купить это как можно скорее <...>, а другую вещь не должен покупать без разрешения». В статутах приводилась даже поговорка: монах, имеющий су, не стоит и су. Средства, необходимые общине, хранили командоры и бальи. Если по смерти брата в его вещах обнаруживали деньги, его хоронили как раба. Если самому магистру случалось перепутать карман орденский и личный, «с ним должно поступить так же и хуже <...>, ибо знайте, что чем больше у человека есть, тем большим он обязан в нашем Доме, если ему случится совершить нарушение умышленно».
     Состарившиеся рыцари обязаны были передать более молодым свое оружие и доспехи, поскольку сами, очевидно, уже не могли сражаться. Больных в монастыре лечили, кроме прокаженных, которых отправляли в орден Святого Лазаря.
    Рыцарям запрещено было гневаться, сквернословить, и особенно - вызывать гнев у кого-либо из братьев, любые разговоры должны были совершаться «достойно и учтиво». Однако, судя по количеству увещеваний на этот счет, образцом хороших манер храмовники так и не стали.
     Вообще, облик тамплиера крайне интересен, поскольку каждый брат соединял в себе не только монаха, но и рыцаря. Обращения к рыцарской чести в статутах идут постоянно. Брат должен был поступать и говорить не просто правильно, но «достойно, мирно и красиво». Колыбелью ордену послужила не только Палестина, но и южные области Франции - Прованс, Лангедок, Руссильон и Аквитания. Они принесли с собой дух куртуазности и изящества, стремление к красоте не только внутренней, но и внешней, жажду жизни и активной деятельности. Храмовники не жаловали излишний аскетизм, и вообще крайности в ту или другую сторону. Сохранился один анекдот, который епископ Акры, Жак де Витри, использовал в своих проповедях перед тамплиерами:

«Некогда жили некоторые братья-рыцари вашего Дома, столь ревностные в постах и самоистязаниях, что просто падали перед сарацинами из-за своей телесной слабости. Я слыхал, как рассказывали об одном из них, рыцаре очень благочестивом, но совершенно не доблестном, который свалился со своего коня при первом же ударе копья, получив его в стычке с язычниками. Один из его братьев посадил его вновь в седло, с великой опасностью для самого себя, и наш рыцарь бросился на сарацин, которые его снова выбили из седла. Тогда второй, два раза подняв его и спасши, сказал: "Сеньор Хлеб с Водой, отныне поберегитесь, ибо если вы еще свалитесь, поднимать вас буду не я!»

Замечательно, что орден Храма не обошли вниманием ни народная молва, ни народная же поэзия. Гио де Провен, провансальский трубадур, посвящает тамплиерам следующие вдохновенные строки:

       Я был в ордене Храма, и даже
      Охотнее, чем в Черном ордене
      Или в любом ордене, который я повидал,
      И ни за что не отступлюсь от этого.
      У них хороший орден и прекрасный,
      без недостатков,
      Вот только в битве я его не видел <...>
      Тамплиеры достойнейшие мужи,
      Там становятся рыцарями те,
      Кто познал мирскую жизнь,
      И повидал ее, и испробовал.
      Там никто не держит своих денег,
      Но каждому принадлежат все богатства.
      Этот орден рыцарства
      В великой чести в Сирии <...>
      В битве они не отступят,
      Мне это право, очень неприятно.
      Я возвратился из их ордена,
      Поскольку знаю, что побегу с поля битвы
      И никогда не буду дожидаться ударов
      Не настолько я безумен <...>
       Дай Бог, не буду убит.
      Лучше быть трусоватым и живым,
      Чем умереть смертью самой чтимой на свете.
       Я хорошо знаю, что у тамплиеров
      Орден прекрасный, добрый и верный,
      Но битва дело неразумное.
      В большом порядке содержат они свои Дома,
      Поддерживают верное и твердое правосудие,
      Из-за чего орден умножает величие и богатство.
      Но за две вещи обвиняли их
      Много раз и часто порицали
      Они алчны, что говорят все,
      И об их гордыне идет сильная молва.
      Конечно, много можно говорить,
      Что тамплиеры должны себя видеть
      И с Крестом, и в плаще,
      Показать свою силу, и щедрость, и стать,
      Ибо означает белый плащ
      Смирение и чистую жизнь,
      А Крест порядок и покаяние.
      И могу сказать без сомнений,
      Что Крест был помещен на плащ,
       Дабы ни алчность, ни гордыня
      Не смогли сквозь него проникнуть,
      Как школяр держит у глаз написанное,
     Чтобы выучить свой урок,
      Так должны смотреть и видеть тамплиеры
      Крест тот путь
      На который их направил Бог и по которому
      Бог их ведет.
      И их жизнь, и как они держат себя,
      И их возвышение, и их смелость, что им дана свыше,
      Очень любы мне,
      Но сражаться они будут без меня!

      Вопрос о гордыне мы пока оставим, а вот о пресловутой алчности скажем. Орден Храма действительно обладал огромными богатствами, которые, не стыдясь, преумножал. Однако, к тому была серьезная причина - в отличие от тех же бенедектинцев, которые всю жизнь мирно проводили в монастыре и над ними, что называется, не капало, храмовники вели в Палестине жестокую и нескончаемую войну. А война, как известно, требует средств. Причем немалых. В качестве доказательства можно привести раскладку по замку Сафет, который таплиеры построили в 1244 году. Итак, крепость строилась два с половиной года, на ее возведение было истрачено одиннадцать сотен тысяч сарацинских золотых монет; ежегодные расходы на ее содержание доходили до сорока тысяч золотых сарацинских монет, больше, чем доходы с домена. Каждый день в замке столовалось более 1700 человек, а в военное время 2200. Ежегодно требовалось столько продовольствия, что только пшеницу и ячмень доставляли 12 тысяч мулов, не говоря уже о прочих съестных припасах. Гарнизон состоял из 50 братьев-рыцарей и 30 братьев-сержантов с лошадьми и вооружением, 50 местных конных наемников, 300 баллистщиков (прислуги при метательных машинах), 820 оруженосцев и сержантов и 40 рабов.
      Марион Мельвиль, историк ордена Храма отмечает в связи с этим: «Замок Паломника, Сафет, Бельвуар в Галилее, Бофор и Аркас в Ливане, Ареймех (Красный Замок), Сафита (Белый Замок) и Тортоза в Сирии, Баграс и Гастен на Оронте, Скала Гийома, Скала Рюссоля, Дарбезак и порт Боннель в Армении являлись тяжким бременем для Дома ордена. Если еще прибавить к этому расходы на содержание монастыря подвижной силы ордена Храма, которая состояла из 300 рыцарей и, возможно, такого же числа братьев-сержантов монастыря с их оруженосцами, местными наемниками, караваном сменных и вьючных лошадей; и двух монастырей Триполи и Антиохии (не считая боевых сил в Европе, на Иберийском полуострове, монастыря Испании, лишь вдвое уступавшему монастырю Святой Земли, и всех крепостей на содержании Дома до самой Коимбры), становится ясно, какая финансовая проблема должна была решаться ежедневно магистром и казначеем. И мы, к чести тамплиеров, можем констатировать, что обвинения в "стяжательстве" были брошены им только в тот момент, когда орден взял на себя эту тяжкую ответственность и когда донаторы начали ограничивать свою благотворительность, быть может, под влиянием тех же наветов».
      Баварский рыцарь Вольфрам фон Эшенбах, написавший в начале XIII в. мистическую повесть о рыцаре Парцифале, связал имя тамплиеров с легендарной горой Монсальват и Святым Граалем:

       «Мне хорошо известно, говорит Парцифалю отшельник, открывший ему тайну Грааля, о храбрых рыцарях, жилище которых в замке Монсальват, где хранится Грааль. Это тамплиеры, которые часто отправляются в дальние походы в поисках приключений. От чего бы ни происходили их сражения, слава или унижения, они принимают все со спокойным сердцем во искупление своих грехов. В этом замке обитает отряд гордых воинов. Я хочу вам сказать, какова их жизнь: все, чем они питаются, приходит к ним от ценного камня, который в своем существе обладает всей чистотой. Если вы не знаете его, я вам скажу его название. Его называют "lapsit exillis" (камень с небес). Камень сей дает человеку такую мощь, что его кости и плоть тут же вновь обретают свою молодость. Он также носит название Грааля. В один день получает он свыше то, что наделяет его исключительными свойствами. Сегодня Святая Пятница. Это день, когда можно видеть голубя, который, паря, спускается с неба; он несет белую гостию и кладет ее на камень <...>
      Что до тех, кто призван пребывать подле Грааля, то хочу вам сказать, как их узнают (находят). На грани камня появляется таинственное начертание, гласящее имя и род тех молодых людей и девиц которые предназначены к совершению сего блаженного путешествия. Равно радуются бедные и богатые, когда им возвещают, что им должно послать своих детей присоединиться к священному отряду. На поиски избранников отправляются в самые разные края; и с тех пор они пребывают всегда защищенными от греховных мыслей, от коих происходит бесчестье; и от небес они получают прекрасное вознаграждение...
    Иногда случается, что королевство остается без государя. Ежели народ этого королевства предан Богу и если он пожелает короля, выбранного из отряда Грааля, его пожелание удовлетворяют…»

Никто не знает достоверно, какие мистические тайны были открыты самим тамплиерам. Зато известно другое: что для брата ордена было честью, а что - бесчестием. История человеческой святости и человеческого греха, которая выражалась всего в двух словах - Правосудие Дома.

Правосудие Дома

Любые прегрешения братьев ордена Храма рассматривал общий (вернее было бы сказать обычный) капитул. В отличие от генерального капитула, на котором решались вопросы внутренней и внешней политики ордена, общий капитул собирался раз в неделю (обычно по воскресеньям после мессы) в любом Доме или командорстве ордена, и вообще везде, где собирались хотя бы четыре брата. Капитул включал в себя всех братьев данного дома или командорства, в том числе братьев-сержантов и братьев-ремесленников. Тайна капитула соблюдалась очень строго: «следует тщательно остерегаться, дабы ни один человек, если он не является братом ордена Храма, не мог слушать, когда они проводят капитул». Заседание капитула предварялось краткой речью магистра или командора:

«Он должен начать свое наставление именем Господа и сделать его столь прекрасным, сколь сумеет, и лучше некуда, и должен наставить братьев, и просить, и приказывать, чтобы они повинились. Под конец проповеди каждый брат, который считает, что совершил проступок, должен подняться и снять свою шапку и чепец, и должен подойти к тому, кто ведет капитул, и должен один, или два, или более раз опуститься на колени и быть смиренным, подобно тому, кто исповедуется, и обязан сказать следующее: "Дорогой сир, я взываю к милости Бога и Божией Матери, и к вашей, и братьев, за то, что я допустил ошибку в том-то"; и поведать о заблуждении полностью и правдиво, как было бы, когда он не может солгать ни из плотского стыда, ни из страха пред правосудием Дома, ибо если он солжет, это не будет исповедью».

      После публичного признания командор выставлял виновного с заседания капитула «в такое место, где не слышно, что говорят братья». Затем он излагал суть его поступков, и спрашивал остальную братию о том, какое наказание следует понести виновному. После того, как решение было обсуждено и принято, командор призывал виновного обратно на заседание и приказывал ему сделать то, что решили братья. «Но он не должен говорить: "такой-то брат вынес такое решение или согласился с этим", ибо он сделал бы этим свой капитул открытым». Секретность капитула объяснялась просто: если бы каждый осужденный знал, кто и что говорил против него на капитуле, это неминуемо бы вылилось во всеобщие обиды и ненависть. В Каталонском уставе даже приводится случай, когда испанские тамплиеры отказались открыть магистру, что произошло на Монзонском капитуле, из страха перед наказанием, которое мог бы наложить на них генеральный капитул: ибо раскрыть свой капитул один из проступков, влекущих за собой изгнание из ордена. Магистр, согласно статутам, не мог «приказать вне капитула сказать что-либо, произошедшее на капитуле», и данное условие соблюдалось очень строго.
        Если тамплиер узнавал, «что его брат совершил или сказал то, что не должен», он обязан был отозвать его в сторону и сказать ему в присутствии двух или трех своих соратников: «Дорогой брат, вспомните об этом и повинитесь на первом капитуле, где вы будете <...>» И говорят достойные мужи, что достаточно сказано <...> когда ему говорят: «Вспомните об этом». После двух предупреждений, если виновный сам не признавался, брат имел право выдвинуть против него обвинение на ближайшем капитуле. В этом случае он обращался к командору со словами: «Дорогой сир, позвольте мне поговорить с таким-то братом», и, получив разрешение, звал по имени того брата, которого хотел осудить. Последний поднимался, снимал шапку, подходил к тому, кто вел капитул, и выслушивал обвинения. Если он был виноват, то обязан был признаться в этом. В противном случае он мог сказать: «Нет, Мессир, Богу было угодно, чтобы я не совершал никогда этого», или «Сир, дело обстоит иначе», или «Знайте, что дело было не так». При необходимости оба брата призывали свидетелей. «Но если один брат говорил другому на капитуле «Дорогой брат, вы совершили такой-то проступок в Замке Паломника в воскресенье, взывайте к милосердию», и брат ему отвечает: «Нет, Богу угодно, чтобы я в воскресенье был в Берофе», и может сие доказать, он будет оправдан, а его обвинитель уличен во лжи». Если донос не признавался за недостатком доказательств, его инициатор должен был публично отречься от своих слов или сам подвергнуться правосудию Дома.
       Тамплиера мог обвинить на капитуле только другой тамплиер, но если магистр узнавал о каком-либо прегрешении брата извне ордена, «через друзей, достойных доверия», он также мог наказать виновного.
      При определении наказания руководствовались не только Уставом и статутами (законом), но и рассматривали сопутствующие обстоятельства дела. В «Установлениях» читаем: «Если человек доброго поведения и его Проступок легкий, братья должны обойтись с ним более мягко, а если человек дурного поведения и его проступок велик и гнусен, братья должны наложить на него суровое и тяжкое наказание». Во французской версии устава та же мысль высказана несколько по другому: «Если будь-какой брат, в беседе, в пути или как иначе, допустит небольшую провинность, он сам по собственной воле должен указать о своем проступке магистру и с истинной храбростью получить порицание. И если для него подобные дела не в обычае, пускай он понесет за это легкое наказание; но если проступок слишком серьезный, пусть он покинет общество братьев, не пьет и не ест ни за каким столом с ними, но пребудет совершенно один; и пусть подчинится милосердию и суду магистра и братии, дабы суметь спастись в Судный день».
       Судебный кодекс ордена Храма содержал семь видов наказаний:
      1. Потеря Дома (изгнание из ордена безвозвратно). Виновный должен был «идти спасать свою душу в более строгий орден», предпочтительно к цистерцианцам, если последние желали его принять.
       2. Потеря своего одеяния. Это наказание могло налагаться на продолжительное время, но не более года и одного дня. У кающегося снимали плащ, выдавали одежду без красного креста, после чего он должен был жить в доме духовного лица, есть на земле и трудиться вместе с рабами, пока не войдет в милость. С учетом того, что духовные лица не очень жаловали тамплиеров, наказание было весьма суровым и физически, и морально.
     3. «Когда оставляют одеяние во имя Бога». По исключительной милости в случае, который мог бы повлечь потерю одеяния, налагали менее бесчестящее наказание.
Тот, кто подвергался ему, должен был поститься три раза в неделю, «пока Бог и братья не проявят милосердия и не оставят его однажды есть на земле на полах своего плаща, и вести осла или выполнять какую-нибудь другую службу из наиболее грязных служб Дома, то есть мыть миски на кухне, чистить чеснок и лук или разводить огонь <...> и носить свой плащ очень туго завязанным, и ходить, сколь возможно, смиренно».
   4. «Посажение на землю». Виновный постился два дня в неделю (и еще один дополнительный день в течение первой недели), ел на земле, и принуждался к разного рода неприятным и унизительным домашним работам. Однако, если у него была добрая репутация, ему позволяли заниматься своими лошадьми и снаряжением или продолжать выполнять свои обязанности, если он брат-ремесленник.
      5. Два дня поста в неделю и неприятная работа.
      6. Один день поста в неделю без неприятной работы.
      7. Пост одну пятницу.
     Обвиняемый также мог быть отослан к брату-капеллану, если проступок рассматривался как грех, а не как нарушение устава, или отдален (отослан из командорства к орденским властям), чтобы быть судимым генеральным капитулом, магистром или командором Провинции. Наконец, если его оправдывали, то отпускали с миром.
Если поступок был достаточно серьезен, виновного обычно отправляли на генеральный капитул. Кроме того, любой брат мог воззвать к магистру.
      Всякое покаяние сопровождалось бичеванием, которое налагал капитул, за исключением случаев ранения или болезни. В соответствии с уставом это наказание принималось добровольно как искупление; отдать (поручить) бичевание на языке статутов значит получить его, взять бичевание нанести удары. Тот, под чьим началом пребывал виновный, должен был сказать: «Дорогие сеньоры братья, вы видите здесь своего брата, который подвергнут покаянию, просите Господа, чтобы он простил ему его ошибки». У самого виновного он спрашивал: «Дорогой брат, раскаиваетесь ли вы в том, что вы совершили таким образом? Сир, да, очень. Воздержитесь ли вы от этого впредь? Да, Сир, если Богу угодно». Прочие тамплиеры читали Pater noster, и тот, кто вел капитул, наказывал виновного «плетью из тонких ремней <...> а если у него ее нет, то может, если пожелает, наказать своим ремнем».

      Братьев, наказание которых длилось достаточно долго, «подымали с земли» также на капитуле:

«Когда какой-либо брат перенес свое наказание хорошо и достойно и пребывал в нем так, что представляется разумным тому, кому надлежит его поднять за его доброе поведение или по просьбе какого-нибудь достойного мужа, командор должен сказать братьям: "Дорогие сеньоры, такой-то брат отбыл часть наказания, и мне сдается добрым, чтобы он, если вам угодно, был поднят". А если его попросил какой-либо достойный муж, он должен сказать это братьям и назвать достойного мужа, который обратился к нему с просьбой. "Однако правосудие Дома в Боге и в вас, и насколько вы поддержите ее, настолько вас поддержит Бог…»

Если братия соглашалась с таким решением, отбывшего наказание брата приводили на капитул, где он получал свое вооружение и свое положение в Доме. Заканчивался капитул следующими словами командора или магистра:

«Дорогие сеньоры братья, вы должны знать, каково прощение нашего капитула и кто принимал в нем участие, а кто нет. Ибо знайте, что те, кто живут не так, как должно, и избегают правосудия Дома, и не исповедуются, и не исправляются способом, установленным в нашем Доме, и те, кто удерживают милостыни Дома неправо и безрассудно, не причастны ни к прощению нашего капитула, ни к прочим благам, кои творятся в нашем Доме. Но те, кто исповедуется хорошо в своих проступках, и не воздерживаются от того, чтобы говорить и признавать свои недостатки из-за плотского стыда или из-за суда Дома, и кои хорошенько раскаялись в делах, которые они дурно совершили, вот эти получают добрую часть прощения нашего капитула и прочих благ, кои творятся в нашем Доме, И последним дарую я такое прощение, какое могу, от Бога, и Богоматери, и монсеньора святого Петра, и монсеньора святого Павла, и от вас самих, кто дал мне эту власть. И я прошу Бога, дабы Его милосердием, и во имя любви к Его благой Матери, и заслугами Его и всех Святых, Он простил бы ваши прегрешения так, как Он простил славной святой Марии Магдалине.
А я, добрые сеньоры, взываю к милосердию вас всех и каждого к себе, если я совершил или сказал о вас что-то, что я не должен был делать, и прощению ради Бога и Его благой Матери; и простите друг друга ради Господа Нашего, дабы гнев или ненависть не смогли поселиться меж вами».

     Подобное прощение грехов было в практике всех духовным орденов и не имело отношение к священническому прощению, после которого следовало отпущение грехов и причастие. Однако последний магистр ордена, Жак де Моле сделал признание, которое, видимо, объясняет вырождение ордена Храма в течение последних пятнадцати лет. Поскольку его братья, говорил он, не желали больше унижаться на капитуле, он сменил обычную формулу, говоря им: «Я прощаю вам ошибки, в которых вы не сознались из плотского стыда или из страха пред судом Дома».
      Статуты тамплиеров отличались от прочих правил монастырской жизни обращением к рыцарским чувствам. При обстоятельствах, когда строгий надзор невозможен (в военное время или когда монастырь размещается малыми группами на зимних квартирах), доверяли братьям, которые должны были вести себя как «достойные и благородные мужи». Самое тяжкое последствие серьезного проступка помешать виновному подниматься в звании и нести знамя в бою. Осужденному брату прощали при потере одеяния всякое прочее наказание, которое было на него наложено, «ибо достаточно для него было наказания жестокой и суровой великой печали, и великой скорби, и великого стыда, который он перенес, когда утратил свое одеяние и всю честь, кою он некогда имел от Дома». В основу ордена Храма был положен не страх перед наказанием (людским или божеским), а чувство чести.
       В «Установлениях» было очень мало наказаний за сексуальные проступки: имелось в виду только изнасилование, которое следовало судить более сурово, и случаи содомии, менее строго наказуемой. Видимо, блуд, даже когда он свершался, не представлял для храмовников почти никакой опасности. Куда большую опасность несли драки и интриги, ибо рыцари, по определению, питали страсть к политике (к соперничеству внутри общины; к феодальной политике ордена в качестве земельного магната в Сирии; к международной политике на европейской арене самой роковой стороне их деятельности).
       Теологические вопросы тамплиеров практически не занимали, ибо борьба против врагов плотских изгоняла множество демонов, часто посещающих монахов, заточенных в монастыре. Поражение для братьев ордена Храма было более серьезно, нежели грех. Проблема духа решалась тремя путями: абсолютная вера в апостольскую власть, ожидание рыцарями более или менее близкого конца на поле битвы и уважение к своему уставу. У храмовников также было чувство «участия всех вместе и каждого для себя» в сокровищнице милостей ордена, «в добрых деяниях Дома, которые творились изначально, и будут твориться до конца». Набожность сочеталась с корпоративным духом, а послушание с честью. Но следовало, чтобы устав подкреплялся железной дисциплиной, одновременно предписанной и соблюдаемой, и чтобы обычаи Дома рассматривались как действительно неприкосновенные, даже для магистра и его совета. В самом деле, последние иногда предавались серьезному наказанию за то, что переворачивали установления, но никогда за то, что не считались с ними.
        Самое тяжелое наказание - изгнание из ордена, налагалось в десяти случаях: за симонию, за раскрытие секретов капитула, за убийство христианина, за мелкую кражу (в самых разных значениях), за недозволенный выход из замка или запертого дома, за заговор, за предательство, ересь, содомию и за бегство с поля боя. И если с симонией, содомией, предательством, заговором, ересью и дезертирством все понятно и логично, то мелкая кража или недозволенный выход из замка вызывают изумление.
        Мелкую кражу понимали разнообразно: выйти из замка или запертого дома ночью или днем иначе, чем через дверь; украсть ключи или сделать второй ключ; утаить от своего командора имущество Дома стоимостью в три денье и более; запустить руку в котомку к другому. Один тамплиер улизнул из французского командорства через стену, и капитул предоставил ему отсрочку суда. Ги де Базенвиль, тогдашний магистр во Франции, приехал в Сирию и спросил магистра ордена Храма, Реноде Вишье, который находился в Цезарее при Людовике Святом, заслуживает ли подобное такого же наказания в стране христианской, как и в сарацинской марке. «И тот ему сказал, что брат, выходящий из запертого дома иначе, как прямо в дверь, потерял Дом. Таким образом, он отправился во Францию, где находился брат, и тот лишился Дома».
      Продажа без разрешения меры зерна с гумна в командорстве Мас Деу в Руссильоне, кража миски масла с овчарни другого Дома повлекли то же наказание. К мелкой краже отнесли также случай, происшедший с одним дезертиром. Он мог вернуться в Дом, если он унес только вещи, в которые сам одет, а главное, ушел без вооружения или доспехов. «Если он носит плащ ордена с красным крестом, то должен возвратить его после первой ночи, или его будут считать навсегда исключенным из ордена Храма. Ибо дурные братья, оставлявшие Дом и увозившие оттуда одежду, носили ее в тавернах и борделях, и в плохих местах, отдавали в залог и продавали ее дурным людям, отчего Дому был великий стыд и великое бесчестье, и великий скандал…»
      Видимо, дело было не только в этом: брат, способный на мелкую пакость, типа кражи миски масла или бегства через окно, не был достоин рыцарского звания. Похоже, знаменитая гордыня тамплиеров, в которой их столь часто упрекали, питалась глубоким внутренним чувством достоинства. Братья ордена храма не были ни толпой, ни униженной безличной массой, что лишний раз доказало их мужественное поведение на процессе над тамплиерами. Пойти защищать свой орден, невзирая на пытки и костер могли только уважающие себя личности.
        В некоторых случаях (например, дезертирства) брат мог быть принят назад в орден.
Чтобы вступить в Дом, претендент должен был объявиться у главных ворот какого-либо командорства в Провинции, откуда он сбежал, и просить духовника походатайствовать за него. «И когда духовник пожелает напомнить о нем братьям, он должен сказать: «Дорогие сеньоры-братья, такой-то человек или такой-то сержант» и он его называет, «который был нашим братом, находится у главных ворот и ожидает милосердия Дома».
       Затем командор советовался с капитулом, «и когда сей безрассудный брат провел долгое время у врат, дабы лучше признать свое безрассудство, достойные мужи зовут его на капитул. Он должен раздеться совершенно, до штанов, у главных ворот, где он находится, и так, с веревкой на шее, должен прийти на капитул и опуститься на колени пред тем, кто ведет капитул, и оттуда должен умолять с рыданиями и слезами <...> чтобы они сжалились над ним».
       Если речь шла о ком-то, от кого орден предпочел бы избавиться, командор говорил ему: «Дорогой брат, вы знаете, что вам следует принести великое и долгое покаяние, и если вы попросите разрешения обратить вас к другому ордену, чтобы спасать свою душу, я полагаю, что вы обретете выгоду для себя». Но если умоляющий настаивал в своей просьбе, ему не имели права отказать. Тогда он передавался духовнику, в течение года и дня работал с рабами, ел на земле и постился три раза в неделю «покуда капитул не окажет ему милости». Самое удивительное состоит в том, что рыцари готовы были добиваться права снова носить белый плащ на столь унизительных условиях.

«Брат Пон де Гюзан покинул Дом в Провансе и женился, а по истечении некоторого времени его жена умерла, и он попросился заново вступить в Дом. Братья ему сказали, что он был их братом и что не может вернуться в Дом, не покаявшись сначала. И Пон де Гюзан ответил, что он никогда не приносил ни обета, ни обещания, а на самом деле он ехал в Святую землю и захворал на корабле, и попросил быть принятым в орден, и на него набросили плащ, как если бы он был мертв; но впоследствии он жил как брат и стал туркополом монастыря. А потом он решил, что его ничто не удерживает в ордене Храма, и снял свой плащ, и вернул все, что должен, следуя обычаям, и ничего не унес, а теперь он хотел бы быть братом. Братья ответили, что он должен считаться братом по церковному праву, как если бы он принес обет и обещание, потому что прожил так долго в нашем Доме. И он был приведен к покаянию в год и день, и выполнил свое покаяние, и вернулся в Дом».

    Как пример наказания изменника «Установления» приводят историю брата Роже л'Альмана, ставшего пленником в битве при Газе в 1244 г.; сарацины заставили его поднять палец и признать Закон произнести формулу исламской веры. Потом Роже оказался в темнице с другими тамплиерами и не признавал своей вины, все время протестуя и говоря, что не понимал, что ему велели говорить. Ему дали отсрочку до освобождения, после чего он был судим генеральным капитулом и изгнан из ордена. Скандал должен был быть громким; Альманы принадлежали к высшей знати Святой Земли, а один Рено л'Альман был компаньоном магистра Армана Перигорского в то же самое время.
      Примечательно, что капитулы собирались не только в монастыре/лагере/походе, но и в плену - еще одно доказательство уважения тамплиерами своего устава и обычаев своей монастырской жизни. В каталонской версии «Установлений» сообщается, как трое тамплиеров воззвали к милосердию на капитуле, проводившемся в плену, в темницах Алеппо. Один сказал, что взял кольчугу только что умершего брата; второй присвоил шлем рыцаря, уезжавшего на Запад, а свой вернул в хранилище. Третий отнес удила своей лошади в шорную, чтобы там их починили, и так как был дежурным, то взял оттуда другие удила, ему не принадлежавшие. Сотоварищи по плену понимали, что все трое рисковали быть исключенными из ордена Храма, но поскольку они находились в темнице и достаточно претерпели страданий и боли, то делу не дали ход, ибо совершившие проступки были достойными мужами и их хотели пощадить. Кстати, по статутам, плененные братья не имели права носить свою одежду с крестом; те, кто был отпущен, чтобы договориться об освобождении остальных, надевали ее только для молитв и во время трапезы. Только магистр имел право вернуть освобожденным братьям их одеяние и «все, что им надлежит».
       Пенитенциалий ордена Храма называет также около тридцати проступков, влекущих за собою потерю одеяния. Эти пороки группируются в три или четыре категории. Отказ повиноваться из-за гнева и ярости, к которому относятся с великой снисходительностью; ссоры между братьями; однодневные отлучки, сопровождаемые пристыженным возвращением на следующий день; порча имущества Дома по небрежности, что уже много серьезнее. В некоторых случаях уточняется, что у провинившегося не может оставаться одеяние, но в воле братьев забрать его или оставить, и составитель склоняется к милосердию. В противоположность десяти случаям, порождающим исключение из ордена и не допускающим просьбы о помиловании, в деле «потери одежд» принимались во внимание внешний вид и доблесть тамплиера. «Но об этом деле знайте, что должно хорошенько посмотреть на брата и его поведение: если он <...> доброй жизни и честной, братья должны проявить к нему больше доброты <...> лучше бы им оставить ему одежду, и смелее и легче должны и могут они договориться ее оставить». Эта снисходительность, однако, была небезгранична. «Один тамплиер, вместо того, чтобы ответить «во имя Бога» на приказы своего командора, сказал ему: «Может быть, я это сделаю!» И все братья не допустили оставить ему одеяние, потому что он не исполнил приказа при первом слове».
     Особое понимание уделялось деяниям, совершенным в гневе и ярости. Тамплиеров предупреждали об исповеди на капитуле, что если они разгневали своего брата, это проступок более серьезный, чем разгневаться самому.
      Если кто-либо отказывался повиноваться приказам вышестоящего, с него могли снять одеяние и заковать в кандалы. «Но жестокостью было бы поступить таким образом, поэтому должно оставить его охладить свой гнев и подойти к нему благородно, и ему сказать: «Дорогой брат, выполните приказ Дома» - это более по-божески. И если он его выполнит, и убытка ни в чем не приключится, следует его успокоить Бога ради и получить добрую благодарность от него, и можно ему оказать великое добро и великое милосердие. Повиновение для таких рыцарей происходит не без величия души, если они ревностно приемлют дисциплину, то совершают подвиг». Равным образом разрешалось простить брата, если он сказал в гневе и ярости, что уедет к сарацинам, «но если его можно в чем-то заподозрить, одеяние не может ему принадлежать».
      Тамплиеры тщательно следили за всем имуществом Дома, которое находилось в их руках, и не допускали расточительности. «Установления» его полны частных подробностей жизни. Так, есть рассказ, как однажды рыцари совершали прогулку по берегу реки. «Один из братьев взял свою палицу и бросил ее вослед птице, которая была на берегу реки; палица упала в реку и была потеряна. Ему оставили одежду Бога ради». В Монпелье другой рыцарь разбил меч, пробуя качество закалки металла. Он отправился «по эту сторону моря» (в Палестину) взывать о милосердии за случившееся. Капитул осудил его на потерю одеяния, потом его ему «оставили Бога ради».
      Командоры часто были ответственны за самое разное добро, доверенное их попечению. Богатый сеньор с Кипра просил поухаживать в конюшнях Дома ордена Храма за своей больной лошадью. «И когда она выздоровела, на ней поскакал командор и поднял зайца, и бросился за ним, а лошадь упала и покалечилась, и от этой раны издохла». Командор ездил взывать о прощении в Акру, «и потерял свое одеяние, а некоторые говорили, что его можно было бы заковать в кандалы за столь великий ущерб».
       В военное время проступки наказывались еще строже. Брат Жак де Раван, командор Дома Акры (одного из главных Домов ордена Храма в Сирии), предпринял набег на крепость Роберта (Кефр Кенна) с рыцарями, сержантами и местными наемниками. Поднялись сарацины, и тамплиеры понесли кровавое поражение, потеряв всех своих людей. Жак де Раван выбрался оттуда, но по возвращении его заковали в кандалы за совершенный без разрешения набег. Брат Бодуэн де Борраж, командор рыцарей в Замке Паломника, совершил вылазку против турок, опустошавших побережье. Разведчики предупреждали его, что враг очень многочислен и лучше было бы повернуть назад. Вопреки их мнению, он дошел до Мирлы, где его отряды были окружены и уничтожены. Сам он с двумя рыцарями ускользнул. Друзья тут же отослали его из страны, чтобы спасти от осуждения. «Но никогда больше не обрел он власти в ордене Храма».
        Впрочем, мы сказали уже довольно, попробуем подвести итоги. Статуты, установления, и сама история ордена Храма рисуют нам идеал жизни тамплиера - деятельное служение Христу. Служение не рабское (копайте от меня и до того дуба), но добровольное, сознательное и доблестное. Монашеское смирение здесь соседствует с рыцарской честью, с тем, чтобы во всякое время и во всяком месте быть «достойным мужем». Замечательно, что данное требование касалось не только братьев-рыцарей, но вообще всех, начиная от ремесленника и заканчивая самим великим магистром. В этом была великая свобода и великий искус. Не случайно единственный грех, который назван в Уставе смертельным для души и тела - это гордыня. Видимо, мысль о своей избранности посетила не одну братскую голову. Тем не менее, от любого брата и в любую минуту могли потребовать битвы за веру с мечом в руке - а это означало, что каждый из них брал на себя бремя «идти до конца». Путь тамплиера равно мог закончиться в тихом монастыре в постели, в плену у сарацин, либо гибелью на поле боя или все в том же плену (зачастую, после мучительных пыток). Мусульмане ненавидели храмовников и столь же сильно уважали как врагов. Каждый брат был обязан беспрекословно повиноваться магистру и вообще старшему по иерархии. Но он же выступал на заседании капитула столь же свободно, и с теми же правами, что и великий магистр. Ответственность за свои слова и поступки все братья несли в равной мере. Возможно, именно этим орден Храма привлекал в свои ряды: он давал людям право и возможность быть людьми, а не марионетками в чьих-то руках или в плену собственных вожделений. Он призывал их служить небесному, а не земному, он позволял им обрести братство - не просто тех, кого ты любишь, но тех, с кем будет по силам сворачивать горы. О, нет, история Тампля не была безоблачна, и на одеяниях храмовников осталось немало грязных пятен, и все же… почему-то именно их легенды поселили на горе Монсальват, горе спасения…

Текст присяги тамплиера

Во имя Бога Отца и Сына и Св. Духа. Я ... самолично присоединяясь к Священному Воинству Ордена Храма и давая суровую клятву, обещаю хранить обет добровольного и строгого послушания, бедности и чистоты, как и братства, гостеприимства и воздержания.
Коим обетом я показываю твёрдое и несомненное желание посвятить меч, силы, жизнь и всё прочее делу христианского благочестия Ордена Храма и рыцарей, его охране и чести, а также величайшему просвещению и возвращению Храма и могилы Господа нашего Иисуса Христа, земель Палестины и Востока и владений отцов.
Подчиняюсь Уставу св. Бернарда, Грамоте о переходе, Правилам, Законам, Установлениям и прочим отдельным актам, изданным в соответствии статутам Ордена; обязуюсь никому не сообщать о Рыцарях, никому не открывать титулов или степеней, никому ничего не передавать об обрядах и обычаях Ордена. Затем обязуюсь всегда, будь-то в помещениях Ордена или вовне и в любых обстоятельствах жизни полностью подчиняться верховному Магистру и старшим по званию в Ордене.
Обязуюсь любить моих братьев, рыцарей Храма, и сестёр-храмовниц, и помогать вдовам братьев и их детям, как и детям сестёр, мечом, советом, имуществом, деньгами, авторитетом и отдельными моими вещами, и всегда и везде без исключения предпочитать их всем непричастным Храму; заботиться о благочестивых паломниках, служить помощью и утешением плененным Креста ради, больным и нищим.
Обязуюсь сражаться с неверующими и неверными своим примером, доблестью, богатством и другими средствами; против неверных и неверующих с мечом к Кресту подступающих обязуюсь обнажать меч.
Обязуюсь сторониться всякого бесстыдства, и не участвовать ни в каких делах плоти, кроме как в должных и с женой разрешённых.
Обязуюсь, среди каких бы нечестивых (insanum) народов я не был, подчиняться праву, законам и обычаям Ордена; для народов же, которые гостеприимно и дружелюбно почитают Орден, выполнять священные обязанности гражданина и рыцаря.
В этом перед Рыцарями, на этом собрании присутствующими, громко клянусь, признаю и исповедую.
Клятву сию кровью своей подписываю и запечатлеваю на бумагах (in tabulas) собрания ... снова пишу и подписываю со свидетелями, подписавшимися под вышесказанным.
Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу. Аминь.

Источники:
Мельвиль М., История ордена тамплиеров.
Лерман Дж., Ли Г. Ч. История тамплиеров.
Латинская версия устава ордена Храма.
Французская версия устава ордена Храма.

Перевод Латинского устава ордена Храма